которые никогда не
скажутся,
а если скажутся, то
это будет ложь,
сладкая ложь
во имя спасения
отношений
между этими людьми.
Не говорите на
вокзалах
громких
высокопарных слов!
Слова – это звук,
который всего лишь
отражение от гулких
стен!
* * *
Ты позвонила мне
через 11 часов,
проведенных в небе.
– Сегодня воздух
такой, как я люблю,
озоновый! —
вдыхаешь ты смесь
«дыхательных» газов.
– Я слышу, как
колышется<
> бамбуковый тростник!
—
говорю я, слыша
«трубное» пение.
Слышишь, как он поет?!
—
улыбаясь, произносишь
в ответ.
Едва ступив
на так очаровавшую
тебя землю,
побежала к океану
Тихому.
Искупалась уже
сегодня, —
продолжаешь ты.
– И как? – любопытствую
я.
Мне показалось,
что я становлюсь
частью
мирового океана!
Любопытные маленькие
золотые рыбки
прячутся в ушных
раковинах —
восторгаешься ты.
– Щекотно, наверное,
– смеюсь я.<
> – Еще они путаются
в волосах,
словно в водорослях!
– хохочешь ты.
Забавно, забавно все
это!
А я уже скучаю! –
грустно произношу я.
А в ответ шорох и
электронные звуки
разъединения связи.
* * *
Ирука стояла на
берегу
вместе с другими
«обреченными»
среди которых
были и ныряльщицы
за жемчугом.
Ныряльщицы
стояли как-бы
обособленно
в своих белых
развивающихся на
ветру саванах,
на их лбах красовались
пятиконечные
звездочки.
Ирука спросила,
стоящую рядом с ней
маленькую
девочку-плавчиху:
«Что это за звезды?»
Та ответила, что это
амулет,
который оберегает
ее
от утопления.
Девочка протянула
Ируке
кусочек серой рисовой
бумаги.
Ирука нашла в сумке
огрызок карандаша,
сделала всего пару
линий, и…
грифель надломился.
Спасительный грифель!
Волна уже вошла в
бухту,
Ирука зажмурила
глаза.
Все стоящие с ней на
берегу
были готовы
к наступлению цунами.
Но рассвет для нее,
как и для многих
других
так никогда и не
наступит.
* * *
Здесь, в России,
я не слышал
этих ужасающих
новостей из Японии.
Только вечером,
позвонив твоей сестре,
узнал, что Фукусиму
накрыло цунами.
– Привет Лен, как
дела?
Как там Ирука?
Она звонила тебе
сегодня?
– Плохо!
Деньги на сотовом
кончились.
До сестры не могу
дозвониться!
Ты еще тут звонишь
какого-то черта! —
огрызнулась она.
Лена почему-то
недолюбливала меня,
все время твердила,
что я не пара тебе.
Я-то понимал,
что она была
тайно в меня влюблена,
но тщательно это
скрывала!
* * *
В моей одинокой
квартире
раздался очень
поздний
(или слишком ранний?)
звонок:
– Вы родственник
Ируки Харуки?
Я не успел прибавить
ни слова.
– Ее тело так и не
нашли, —
еле слышно прибавил,
—
унесло в море.
– Теперь океан ее
могила.
Молитесь океану за
ее душу! —
тараторил в трубку
незнакомый мужской
голос
на ломаном русском.
– Мои соболезнования!
—
сказал незнакомец,
будто плюнув в
мембрану,
и повесил трубку.
Я так и остался
стоять с телефоном
в руке,
короткие гудки
врезались мне в мозг.
Я не смог ничего —
ни сказать, ни
заплакать.
Лег на кровать
и уставился глазами
в потолок.
Все силился вспомнить
твое лицо,
но черты его
расплывались,
как клякса.
На какое-то мгновение
я ушел в забытье
потолочных гипсовых
лепнин.
И тут мне в нос ударил
фантомный запах
морской воды
с гниющими водорослями.
Я очнулся, меня
замутило.
Вдруг меня осенило:
в переводе на русский
язык
твое имя означало
Далекий Дельфин!
– Вот и уплыла рыбка!
—
сказал я в пустоту
гулких комнат
и грустно улыбнулся.
* * *
Утром позвонила
явно пьяная Ленка и
заявила,
мол, забирай свои
вещи
и цацки, которые
дарил сестре.
Я обещал подъехать
в скором времени.
Отпирал я дверь
словно чужим ключом.
Проходя по коридору
вдоль стены,
я рухнул в дверь
твоей комнаты,
как падает пьяница
в открытый люк,
хотя у меня ни капли
спиртного во рту не
было.
Моему взору предстала
картина
