Третий раз он нарушает неприкосновенность частного жилища. Впрочем, не третий, а только второй. Андрей разрешил ему осмотреть свою дачу и даже дал ключ. Итак, он вторично преступил закон, заглушив негромкий голос совести. Мысль о том, что какой-нибудь полуночник, страдающий бессонницей, увидел его и уже звонит в ближайшее отделение полиции, все время крутилась в уголке сознании. Грабеж со взломом и ведение незаконного следствия без лицензии. С другой стороны, косвенно его вину облегчало то, что никакого следствия по делу о смерти Алисы не велось вообще, а поиски убийцы Рамоны Сподиевич носили вялотекущий характер, не сегодня завтра и вовсе прекратятся, и дело в тощей папке уляжется на пыльную архивную полку. Ладно, решил Федор, в конце концов если он, такой старый и опытный волк сыска, попадется, как фраер, то туда ему и дорога. Не умеешь, не берись.
Он достал из кармана фонарик. Самое удивительное, пришло ему в голову, что он чувствует себя при этом как дома, и если бы он встал на кривую дорожку, то из него получился бы неплохой преступник – хладнокровный и уверенный в себе домушник. Федор выпятил нижнюю челюсть и прищурил глаза, придавая лицу зверское выражение. Но волею судеб он оказался по другую сторону баррикад, он – благородный и честный защитник… несправедливо обиженных. А кто здесь несправедливо обиженный? Андрей? Валерия Павловна? Рамона? Алиса? Хм. Валерия Павловна – пожалуй. Рамона и Алиса на роль обиженных не годятся. Они жертвы. А он, Федор, не только защитник, но и… но и… Всякие «чистильщики», «терминаторы» и «мусорщики» назойливо лезли в голову, пока Федор оглядывался в свете фонарика, осторожно продвигаясь из тесной длинной прихожей к смутно белеющей впереди двери.
Так и не решив, как же теперь ему следует называть себя, он открыл дверь и вошел в довольно большую комнату, где сырость и затхлый дух ощущались еще сильнее, чем в прихожей. Это заставило Федора поежиться и философски подумать, что осиротевший дом приходит в упадок и погибает вслед за хозяином. Справедливости ради необходимо заметить, что этот дом, судя по виду, пришел в упадок уже довольно давно, так как хозяин появлялся здесь лишь от случая к случаю, ведя кочевую жизнь и колеся по городам и весям. Но тем не менее… тем не менее…
Громадный раздолбанный диван занимал чуть ли не полкомнаты. При желании на нем без труда уместились бы с десяток человек. На старинных бамбуковых этажерках тесно стояли окаменевшие от сырости подшивки журналов. Со стен смотрели радостные улыбающиеся физиономии «Голосов травы». «Sic transit gloria mundi»
[4]
, – подумал Федор сентенциозно, задерживаясь фонариком на ярких плакатах, и вздохнул.
Маленькая комната с просевшим у окна полом – спальня хозяина. Широкая кровать с блестящими никелированными шариками на спинках, кое-как застеленная темно-красным пледом, громадные тапочки в черную и зеленую клетку на полу, махровый толстый халат на вытертом кресле, шкаф со скрипучей полуоткрытой дверцей.
Кухня, где покончила с собой невеста рок-музыканта. Старая плита, газовый баллон, по углам батареи бутылок с яркими этикетками. Федор представил, как Алиса уселась на пол… холодный, сырой и не особенно чистый… положила голову на откинутую дверцу духовки и вдохнула сладковатый густой и мерзкий газ, с шипением ударивший из темного нутра. А на столе лежал клочок бумаги с одним словом: «Майкл…», недопитая бутылка водки и стакан. Один.
Насколько Федор знал женщин, она должна была подложить под себя подушку…
Ему стало жутко, и Федор невольно посмотрел в сторону окна. Погасил фонарик и застыл неподвижно, прислушиваясь. Но вокруг стояла тишина.
«Черт, – подумал Федор, чувствуя испарину на лбу, – нервы расшатались. Завтра же – пробежка десять кэмэ и холодный душ, никаких ночных смен, никакого кофе литрами за полночь, никаких Интернетов, распустился, понимаешь…»
Ванная комната поражала воображение скромностью дизайна: простенькая голубая клеенчатая занавеска, закрывающая душ, рыжая от ржавчины раковина и обилие дорогих шампуней, кремов, дезодорантов и всякой всячины в том же духе. Пахло здесь, в отличие от других помещений, нежно и приятно. Федор раскрыл зеркальный шкафчик – полки, как и следовало ожидать, оказались забиты разноцветными флаконами. И среди нарядных блестящих этикеток бросалась в глаза знакомая зеленая пластиковая бутылочка с «травой святого Джона». Федор отвинтил крышку, высыпал на ладонь три длинные лиловые капсулы. Понюхал. Они пахли сыростью и грибами. Он осторожно завернул одну капсулу в обрывок туалетной бумаги, оторвав от толстого рулона, и спрятал в карман; две другие бросил назад в бутылочку и вернул ее на место. Он уже собирался уходить, как вдруг услышал слабый скрежещущий звук – похоже, кто-то пытался открыть замок входной двери. Федор погасил фонарик, на цыпочках вышел из ванной и по памяти, в кромешней тьме, двинулся к двери в прихожую.
Он стоял там, затаив дыхание, пока неизвестный возился с замком. Глаза его постепенно привыкли к темноте. Он слышал, как человек вошел в прихожую, споткнулся, зашипев от боли. Тонкий луч электрического фонарика вырвался из коридора и заплясал по комнате. Федор вжался в стену, ожидая появления незваного гостя. Но тот затих, видимо, тоже прислушивался. Даже фонарик погасил. Тишина стояла, как на кладбище. Сердце Федора колотилось от возбуждения и азарта, и мелькнула мысль, полная неясного сожаления – неужели это все? Сейчас он его скрутит, и загадка будет разгадана…
Федор пропустил момент появления незнакомца на пороге комнаты – тот, казалось, не двигался, а бесшумно летел по воздуху – и вздрогнул, увидев рядом с собой темный силуэт. Незнакомец застыл на пороге, не то почувствовав его присутствие, не то услышав некий звук, сделал шаг вперед, и тут Федор ударил его ребром ладони в основание шеи, ориентируясь на собственный рост. Человек, вместо того, чтобы свалиться, резко повернулся и нанес ответный удар. Федор отшатнулся, голова его мотнулась, как у тряпичной куклы. Он снова ударил, ничего не видя, наугад, вложив в удар всю силу, какой обладал. «Здоровый лось», – успел он подумать и тут же получил новый удар, от которого искры посыпались из глаз. Федор не остался в долгу, и драка продолжалась в кромешней тьме с переменным успехом.
Звуки яростных придушенных возгласов, глухих ударов, падения мебели наполнили темноту. «Лось» яростно отбивался. Федор, кажется, одерживал верх – он плотно зажал незнакомца левой, нанеся правой оглушительный удар в солнечное сплетение. Незнакомец обмяк, и Федор на миг утратил бдительность. Но тот, вдруг рванувшись из его рук, бросился вон, с грохотом цепляясь за всякие преграды в прихожей, вроде ящиков, вешалок и разного хлама. Сметая все на своем пути, выскочил из дома и скатился по ступенькам крыльца. Федор выскочил за ним, задержавшись на долю секунды – он упал в коридоре, споткнувшись о груду каких-то тряпок. Но незнакомца уже и след простыл. Он словно растворился в воздухе. Ночную тишину не нарушало ничего, кроме надоедливого шороха дождя в жухлой траве. Ни звука шагов, ни рева автомобильного мотора. Федор выскочил на дорогу. Не пешком же пришел… этот!
Он пробежал по улице в одну сторону, затем в другую, в надежде наткнуться на машину взломщика, но тот был, видимо, не дурак, и спрятал ее надежно. Можно, конечно, устроить засаду, рано или поздно ему придется завести мотор, и тогда… Что тогда? Все равно он, Федор, не успеет добежать. Еще неизвестно, где запаркована машина… этого типа. Может, в километре отсюда, с такого ловкача станется. Хитер, скотина, с невольным восхищением подумал Федор. Он испытывал разочарование и в то же время смутное удовлетворение от того, что игра усложняется. Он сунул руку в карман и обнаружил там что-то мягкое и шелковистое – вещь незнакомца, трофей, доставшийся ему в драке. Он вытащил трофей из кармана и с изумлением уставился на него…
