– Она просто стояла в коридоре. А потом Раппи вышла из номера, что-то спрятала в карман и откатила тележку к лестнице.
– А с подоконника был слышен разговор в комнате?
– Нет. Было слышно только ш-ш-ш, – ангел выпустил воздух изо рта. – Они разговаривали шепотом.
– И через дверь было понятно, что они шепчутся?
– Да.
– И что было дальше?
– Потом тот человек вышел и тоже направился к лестнице.
– Он спустился в холл?
– Это была другая лестница.
– Черная? – уточняет Субисаррета.
– Да. И я пошла за ним.
– А потом?
– Потом он испугался.
– Испугался? Кого?
Глаза ангела из просто синих становятся темно-синими, а потом и вовсе темными. Перемены в цвете разительны, но еще более разительно то, что проделывает ангел. Он снова морщит рот, но с губ слетает не невинное «ш-ш-ш», что-то совсем другое. От чего у инспектора пробегают мурашки по спине и взмокает затылок.
Это – самый странный звук, слышанный Икером в жизни.
Как будто изо рта ангела вылетает целая стая шуршащих крыльями насекомых, еще секунда – и они облепят Субисаррету, навсегда заслонив от него белый свет. К шуршанию примешивается пощелкивание и царапанье, затем звук резко меняет тональность. Это больше не насекомые – существа покрупнее. Змеи, червь раппи, унесший маленькую антилопу? Змеиное шипение в ушах Субисарреты переходит в тонкий свист, после чего наступает тишина. Но ее не назовешь благословенной, и длится она недолго, – всего-то несколько мгновений. На сладкое у девчонки имеется еще кое-что, и это кое-что – звериный рык, короткий и торжествующий: жертва поймана, осталось только впиться зубами в плоть и вырвать кусок побольше.
По лицу Субисарреты градом катится пот, тело обмякает, – если бы он не сидел сейчас в кресле – рухнул бы как подкошенный на палубу. А маленькая паршивка (режиссер всей этой неприглядной мизансцены), кажется, довольна произведенным эффектом: откинувшись на спинку, она самодовольно улыбается.
– Ну, и что это такое? – едва переведя дух, спрашивает Субисаррета.
– Испугался, да?
– Не то чтобы… Но было неприятно.
– Испугался, я же вижу. Вот и Хлей тоже испугался.
– Это еще кто?
– Тот, кого убили.
Пора бы уже привыкнуть, что у ангела свои, ни на что не похожие отношения с именами: она кроит и переиначивает их по своему усмотрению.
– Значит, ты назвала его Хлей?
– Да.
– Вообще-то, его зовут Кристиан. Кристиан Платт.
– Его зовут Хлей, – упрямится Лали. И снова приоткрывает рот – уж не для того ли, чтобы выпустить очередную порцию насекомых, змей и голодный львиный прайд?
– Хорошо-хорошо. Пусть Хлей, – это похоже на капитуляцию, но еще одну порцию неприятных звуков инспектор точно не вынесет. – Значит, он испугался?
– Чуть не свалился с лестницы.
– Не очень-то это вежливо…
– Зато смешно.
– Положим, ничего смешного я не нахожу. И что ты сделала потом?
– Сказала ему, что Иса может делать, что хочет.
– Так и сказала? И он сразу понял, о ком идет речь?
– Еще бы ему не понять.
– И что тебе ответил… Хлей?
– Что никто не может делать, что хочет.
– И все?
– Нет. Потом он сказал, что я не должна пугать людей.
– Это здравая мысль, детка. Когда люди пугаются, они могут совершить какой-нибудь ужасный поступок.
– Какой еще поступок?
– Который никогда бы не совершили в хорошем расположении духа. А это может грозить неприятностями маленьким девочкам.
– Со мной ничего не случится, – уверенность Лали почему-то вызывает в инспекторе раздражение. Не очень сильное, но ощутимое.
– Почему ты так уверена?
– Просто знаю и все.
Спорить с ангелом бесполезно, и Икер снова переключается на Кристиана Платта.
– Что было потом?
– Ничего. Он вышел на улицу.
– Через заднюю дверь?
– Да.
– Разве она не закрыта?
– Обычно так и есть, но в тот день была открыта.
Похоже, девчонка неплохо осведомлена о гостиничных порядках, что не удивляет Субисаррету. Удивляет лишь желание тайком пробраться в запертый на сто ключей чердак ее головы и хорошенько там осмотреться. Перетряхнуть сундуки, выпотрошить коробки, сдуть пыль с поверхности трюмо: зеркало на нем не повреждено, но ящики рассохлись, – вот его и отправили в ссылку на чердак, а-а-а! там можно обнаружить даже большую птичью клетку, в которой в обнимку сидят червь Раппи и таинственный смотритель роз Ндиди с деревянной фигуркой маленькой антилопы в руках… Далеко же унесли инспектора его джаззальдийские фантазии! А желание пробраться на ангельский чердак (еще одно удивительное открытие последних минут) даже сильнее, чем желание забраться в крошечный флигель сердца Дарлинг.
– И больше вы не виделись с Кристианом Платтом?
– С Хлеем, – поправляет Лали. – Ну, я его еще видела в городе. На стоянке такси. А больше нет. Живого Хлея я больше не видела.
– Что значит «живого»? Выходит, что ты видела еще и мертвого?
– Я искала кошку…
– В его номере?
– Кошка может оказаться где угодно, правда?
Кошка может оказаться там, где выгодно тебе, маленькая паршивка! – конечно, ничего подобного Субисаррета не произносит вслух, но дает себе слово не особенно доверять Лали и ее кошачьим басням.
– Даже в тележке Раппи, – неожиданно заканчивает девчонка. – Туда я тоже заглянула.
– И где же стояла тележка?
– Возле номера Хлея. А дверь в него была открыта.
– Настежь?
– Не совсем…
– …но достаточно для того, чтобы что-то увидеть, да?
– Да.
– И… что же ты увидела?
– Раппи.
– Раппи, которую по правде зовут Лаура? – на всякий случай уточняет Субисаррета.
– Раппи рылась в вещах. Она воровка.
– В вещах хозяина номера? Кристиана Платта?
– В вещах Хлея. А он лежал на кровати. Он был мертвый. Как слон, на которого напали львицы, я однажды видела. А Раппи рылась в его вещах. Она воровка.
– Она взяла что-нибудь?
– Сначала она подошла к двери и закрыла ее.
– А сама осталась в номере?
