– Верно. Расспросить всех людей на свете невозможно.
– Ты просто разговаривал не с теми людьми.
Лали, вдохновленная примером Икера, тоже достает из коробки фигурку – большеголового одутловатого божка, который неожиданно пробуждает в инспекторе воспоминания о Питере, брате утопленника Андреса из Брюгге. После этого наступает черед еще одной фигурки – воина, но не со щитом, а с копьем.
– С этими, – палец Лали упирается в толстяка-Питера, потом смещается в сторону щита. – А нужно было вот с этими.
– Очень ценный совет, детка. Если бы инспекторы полиции разговаривали только с нужными людьми, преступления раскрывались бы за пять минут. К сожалению, так бывает не всегда, и выбирать особо не приходится. Всегда действуешь по обстоятельствам и стараешься выжать из них максимум.
– В этом и состоит работа инспектора?
– И в этом тоже.
– А как назывался город, куда уехал твой друг?
– Брюгге. Он назывался Брюгге.
– Здорово! Я была в Брюгге.
– Правда? – удалось ли Икеру сыграть изумление? То, что Лали была в Брюгге, – никакая не новость. О jazz-визите в город, поглотивший Альваро, говорил ему Исмаэль, и – чуть позже – Дарлинг. Исмаэль выступал там в одном из клубов, а группа поддержки состояла не только из Дарлинг, но еще из Лали и кошек. Кошачьих отзывов инспектор вряд ли дождется, но что скажет девочка?
– Правда.
– Удивительное совпадение. И… что же ты делала в Брюгге?
– Много чего. Поднималась на главную башню, а еще каталась на лодке по каналам, там много-много каналов…
– Я знаю. А что делали Мо и Исмаэль? Ты ведь была там с ними?
Упоминание о родственниках вызывает у ангела странную реакцию: она как будто недовольна, но и это легко объяснить. Присутствие брата и опекунши переводят поездку из разряда приключения в разряд унылого туристического вояжа.
– И с кошками тоже, – осторожно отвечает Лали. – Кошкам не очень понравился город, они там мерзли…
– Разве вы были в Брюгге зимой?
– Ты очень невнимательный. Зимой нельзя кататься по каналам, зимой холодно, и они иногда замерзают.
– Ну да, ну да.
– Это была совсем не зима, но кошкам все равно там не нравилось. Им не нравится сырость. Но тебя ведь интересует Мо?
– И Исмаэль.
– Тебя интересует Мо, – упрямо повторяет ангел. И, даже не глядя в коробку, а просто запустив в нее руку, вынимает очередной бенинский ширпотреб: женскую голову. Слепые глаза, длинные, прижатые к бронзовому черепу уши, округлый рот (больше всего он напоминает Субисаррете стилизованного жука-скарабея), неужели это и есть Мо?
– Я расскажу тебе про Мо, хочешь?
– Про Мо в Брюгге?
– Про Мо вообще. Но и про Мо в Брюгге, это было очень смешно. Там в нее влюбился один человек. Ничего удивительного, все только то и делают, что влюбляются в Мо, даже если это ей не нужно.
– А ей это не нужно? – глупо спрашивает Икер.
– Мо вполне достаточно нас, – Лали по-хозяйски кладет руку на бронзовую голову, заслоняя ее от инспектора. – Меня, Исмаэля и кошек.
– Это не одно и то же, детка.
– Скажи еще, что я – эгоистка. Мо иногда так и говорит.
– Она права. Когда ты вырастешь…
Лали засовывает пальцы под обод шляпы, прикрывая ими уши, она не желает слушать разумные доводы Субисарреты.
– Я вырасту тогда, когда сама захочу. А если не захочу – не вырасту. Знаешь, сколько лет Мафальде?
Прикрыв глаза, Икер добросовестно пытается вспомнить картинки из комикса. Мафальда – совсем маленькая, хотя и рассудительная девочка, на вид ей не больше шести-семи, даже до ангела она пока не дотягивает.
– Очень много, – торжественно сообщает Лали, не дождавшись ответа. – Этим книжкам сто лет.
– Ты преувеличиваешь.
– Ну, даже если не сто, а меньше… А книжки просто перепечатывают. И старое выдают за новое. Но никто не позаботился о том, чтобы Мафальда стала взрослой.
– Если бы Мафальда стала взрослой – это была бы уже не Мафальда, – резонно замечает Субисаррета. – К тому же она не существует. Ее придумал художник. А ты – настоящая, никто тебя не придумывал.
Икер снова не может понять, с кем он разговаривает на самом деле: с маленькой девочкой или со взрослым человеком. Девочка Лали частенько ставит его в тупик и заставляет подбирать слова, взрослая Лали – пугает и тоже заставляет подбирать слова; но именно между этими двумя Лали и балансирует его нежность, нелепо размахивая руками и балансируя, как канатоходец на канате.
– Я сама могу придумать что угодно, – хвастается ангел. – Так считает Мо и Исмаэль тоже. Но в том-то весь и фокус, что я ничего не придумываю! Просто иногда вижу то, чего другие не видят.
– Это ценное качество.
– Правда?
– Очень ценное.
– А тот человек, который влюбился в Мо, был не очень красивый, мне он сразу не понравился.
Субисаррете трудно уследить за логикой Лали: она перескакивает с темы на тему, и все это требует дополнительных уточнений:
– Какой человек?
– В одной кафешке. Мы зашли туда всего лишь раз, и он был там. А потом появился в гостинице и о чем-то говорил с Мо. Мо его не прогоняла, а мне все время хотелось прогнать. Я его терпеть не могла. Фу, дурак.
– И чем же закончилась эпопея с… этим человеком?
Лали хитро улыбается, как будто знает такое, чего никто никогда не узнает, складывает руки лодочкой и прижимает их к груди:
– Мы уехали. Мы всегда уезжаем. А остальные – остаются. Всегда.
– Скажи, детка, – неожиданно спрашивает Икер. – Ты больше никогда не видела этого человека? Когда-нибудь потом?
– Хочешь знать, не был ли тот человек Хлеем? – проницательности ангела можно только позавидовать. – Нет, это не Хлей.
Не Хлей а значит, не Кристиан. Не Альваро. Просто человек, один из многих (по утверждению Лали), что постоянно влюбляются в Дарлинг.
– Лучше расскажи про своего друга. Ты ведь уже начал, – напоминает Лали. – Ты сказал, что он отправился в Брюгге и пропал.
– Да. И я тоже больше никогда его не видел. До самого последнего времени.
– Значит, вы все-таки встретились?
– Встречей это не назовешь.
– Почему?
– Я увидел его, но он не видел меня, – Субисаррета кладет фигурку воина со щитом лицом вниз. – Я увидел его в гостинице. Той самой, где останавливались вы.
– Подожди! Я поняла! Твоим другом был Хлей, так? А не увидел он тебя, потому что был мертвым. Я права?
