– Я сказал – все, – отрубил Максимов.
В 13:00 «Лексус LX-470» цвета осеннего неба подобрал его у Первомайского сквера, где, помимо снежного городка, выросла целая экспозиция произведений ледовых дел мастеров, съехавшихся со всей страны. Наибольшее впечатление производил олень, выполненный в традициях жуткого реализма и подозрительно напоминающий настоящего. Целая толпа стояла и гадала, применялся ли проволочный каркас при ваянии рогов.
– Садитесь, Константин Андреевич, – распахнул Кравцов дверцу. – А вы точно уверены, что хотите посмотреть это место?
– А вы точно уверены, что взяли ключи?
– А я их и не вынимал, – вздохнул Кравцов.
Неизвестно, каким он был юристом, но водителем – средним. Там, где можно ехать без помех, тащился как связанный, на опасных участках вертел баранкой, сея панику у водителей соседних машин. Навернуться с моста через Обь было бы не самым удачным завершением года. Пришлось немножко напрячься. К тому же он отвратительно знал родной мегаполис – тащился самой дальней дорогой, предельно насыщенной светофорами и грузовыми автомобилями.
– Как насчет светлой «Лады»? – осведомился Максимов.
– Была такая, – кивнул, кусая губы, Кравцов. – И у женщины за рулем, вы совершенно правы, были пышные рыжие волосы. Она исчезла, представляете? – Кравцов развел руками, и машину подбросило. – Я стоял у светофора на Ядринцевской, повернул на зеленый, а она… пропала. Дальше поехала.
– Номер, разумеется, не запомнили?
– Да что вы, какой там номер. Я лица-то не заметил. Зрение уже не то, увы.
– Только руками не разводите.
– Извините. А кто это может быть, как вы думаете? – покосился на него Кравцов. – Вы считаете, что это… Наташа?
– Сами считайте, Николай Витальевич. Ох уж эта ваша «женщина в белом». Может, Наташа. А может, жена. Или ее сестрица, например, чем не вариант? Подговорила Альбина Викторию, а у той времени свободного – вагон. Вы изменник или кто?
Кравцов поежился, как будто замерзал в заледенелой теплушке. Машинально покосился в зеркало заднего вида. Максимов сделал то же самое, ощущая, к огромному неудовольствию, как беспокойство клиента начинает овладевать им самим. «Хвоста» на первый взгляд не было.
Убогий городской район – один из тех, которые никогда не покажут высоким гостям города, – начался со скопления облупленных гаражей и заколоченного клуба «Радуга». Трамвайный путь ушел вправо, Кравцов въехал в узкий переулок и остановил машину у приземистого, похожего на бойлерную, строения с нетвердо прибитой красной вывеской: «ЖЭУ-29».
– Дальше не поеду, – уведомил клиент. – Пешком пойдем. Во-первых, не смогу ориентироваться на колесах, а во-вторых…
Он не стал договаривать, а Максимов не настаивал. Духов клиент боится. Или стесняется подъезжать на приличной машине к неприличному дому.
В этом районе все дома были неприличные. Прямо даже непристойные. Участок плотной барачной застройки – торжество социалистического зодчества. Бараки наставлены как попало, хаотично – в два, в три этажа, балконов нет, подъезды на уровне полуподвалов, окна старые, крыши продавленные. Древние тополя, разбросанные между бараками, какие-то дощатые сараи, переполненные мусорки. Провисшие электрические провода, заметенные столики для игры в домино и дружеских вечерних посиделок. Снег почти не убирается (вот весной-то будет веселье) – все пространство между домами рассечено протоптанными аборигенами тропками. В одном из бараков полностью выгорел подъезд. В соседнем подъезде, невзирая ни на что, теплится жизнь – за окнами висят занавески, на стене снаружи – веревочные сетки с новогодними продуктами.
Даже в светлое время суток искомый барак выделялся только табличкой с номером (удивительно, что она есть). Можно представить, насколько он не выделяется ночью. Фундамент просел в землю. На крыльце навес на тонконогих опорах, того и гляди надломится под тяжестью снежной шапки. Тамбур за фанерной дверью, проем, похожий на две виселицы, вереница почтовых ящиков, все сломаны. Признаки жизни, слава богу, имелись – в одной из квартир первого этажа уже праздновали. Узкая лестница, ходьба по которой пугающе напоминала игру в русскую рулетку. Двойной поворот, протяженная площадка, на которой четыре квартиры – с тринадцатой по шестнадцатую. Пятнадцатая наискось забита досками, и только Господу известно, что бы это значило.
– Приятная обстановочка… – пробормотал Максимов, невольно потягивая носом. Пахло чем-то подпорченным. Весьма любопытно было наблюдать за Кравцовым. Его трясло и бросало в жар. Никакие попытки совладать с волнением не приносили пользы. Незадачливый любовник не мог даже связно выражать мысли – силился как-то прокомментировать, терял слова.
– Открывайте, Николай Витальевич, – поморщился Максимов. – Не век же нам тут быльем порастать.
Пришлось отобрать у Кравцова ключ и самому справиться с неприятной обязанностью. Сомнительно, чтобы Уголовный кодекс одобрял подобные деяния. Но закон далеко, а интерес близко.
В квартире царили запустение и затхлость. Предстала открытая антресоль, заваленная палками с гвоздями. Узкий, но с высоким потолком коридор, на удивление целый плафон и кубик выключателя на стене, к которому тянулась открытая проводка. Максимов нажал двумя пальцами на выключатель. Загорелся свет.
Выждав несколько секунд, он повернулся к Кравцову, который самым натуральным образом превращался в столб.
– Отомрите, Николай Витальевич, где тут ваши призраки?
Неясность и беспокойство росли. Максимов стоял, навострив уши, посреди несуразной квартиры и всеми чувствительными местами понимал, что дело нечисто. Трудно объяснить, откуда берется тревога. Подсознание предлагает подсказку? Квартира явно необитаема, почему Кравцов не обнаружил эту элементарную вещь? Совсем свихнулся? Да, приходят сюда люди, кто-то ночует, остались ненужные вещи прежних хозяев, но все это никак не согласуется с постоянным пребыванием человека. Под шкафами и в углах такой слой пыли, что можно на лыжи вставать. Лампочки имеются только в коридоре и в большой комнате, в остальных местах висят старые патроны, куда давно ничего не вворачивали. Чтобы воспользоваться кухней или туалетом, нужно открыть дверь и зажечь свет в коридоре. Холодильник только зимний – под окном на кухне, задвижка вынута, и все пространство узкой камеры заросло инеем. Из продуктов – три пустые банки, мешок с плесневелой гречкой и батон хлеба, вполне пригодный для укладки в кирпичную стену. Посуда исключительно из алюминия, и толку от нее? Вода в кране, зубная щетка в желтоватом граненом стакане.
– Куда вы дели бутылку из-под шампанского?
– В туалете, – пробормотал Кравцов, обретая дар речи. – Там пустое помойное ведро – в него и сунул.
Информация подтверждалась. В туалете располагался единственный целый предмет – помойное ведро. Все прочее ремонту не подлежало: унитаз, сливной бачок, вздернутый выше головы, стена с зияющей дырой. Такое ощущение, будто в сортир подбросили небольшую пехотную гранату. А затем поставили ведро. Максимов осторожно потянул за цепочку. В живописной трубе, обросшей жирным налетом, послышалось клокотание. Неужели работает?
