Матрена Харитоновна была уверена, что трех недель хватит. Последний раз, когда она довела кое-кого до самоубийства, ей хватило и двух недель. И это был крепкий орешек, настоящий солидный мужик – она тогда работала еще на взрослой зоне.
А что взять с такой пигалицы, как эта неженка Лика? Конечно, с ней надо держать ухо востро, она же отца своего пырнула ножом, но Матрена Харитоновна и не таких укрощала, и не таким коготки с мясом выдирала.
Да, девчонке, конечно, не позавидуешь, но что же делать! Тогда все увидят, что с ней, Матреной, лучше не связываться. Ведь заложили ее тогда свои же. И она знала, кто именно. Думали, что ее уволят или переведут в другое место, а нет, не вышло. И теперь дрожат, ожидая ее возвращения. Им она тоже покажет, где раки зимуют!
Но начнет она именно с этой Лики. Матрена Харитоновна уже разработала детальный план, как она будет издеваться над девчонкой. Причем комар носу не подточит – ни одна комиссия, ни один криминалист не придет к выводу, что девчонку довели до самоубийства. В этом-то, как считала Матрена Харитоновна, и заключалось самое высшее мастерство, самый высший пилотаж садизма.
А она – этого она от себя не скрывала – была подлинной садисткой.
Шагнув в коридор, Матрена Харитоновна увидела заискивающие взоры своих подчиненных. Она ничего не ответила на их приветствия и проигнорировала улыбки. Ишь чего, пусть не думают, что она будет с ними миндальничать!
Один из сотрудников сунулся к ней с букетом цветов, но Матрена его отшила. Думают, что смогут купить ее вшивыми розочками, как какую-нибудь дуру-старшеклассницу? Причем именно этот тип и заложил ее, в этом Матрена Харитоновна не сомневалась. И теперь он пытается задобрить ее, грехи свои, так сказать, замаливает. Ничего, он еще будет перед ней на коленях ползать и прощения просить. И Матрена, конечно, его не простит.
Она прошла в свой кабинет и громко хлопнула дверью. Оставшись одна, Матрена Харитоновна сняла плащ, оставшись в надоевшем костюме, напоминавшем военный френч, и простучала подкованными сапогами к письменному столу. По пути она посмотрела на себя в зеркало – рыжий перманент сидел как влитой, и им Матрена Харитоновна гордилась. Эта прическа ей очень шла, она в этом не сомневалась. Иначе бы не стала носить ее в течение сорока лет.
Матрена закурила и подошла к окну, из которого можно было видеть раскинувшуюся под ней колонию. Вот оно, ее царство. И она никому не позволит вырвать у нее из рук скипетр!
Тут взгляд Матрены Харитоновны упал на конверт, лежавший на ее рабочем столе. Заместительница директора нахмурилась. Непорядок. Надо сделать втык секретарше, ведь она знает, что на столе должен поддерживаться идеальный порядок. А документы следует подавать исключительно в папке и класть ее на отдельный столик.
Матрена разорвала конверт и извлекла из него лист бумаги. На нем крупными печатными буквами – почерк явно был изменен – было написано: «Уважаемая Матрена Харитоновна! Местная врачиха, Инна Григорьевна, в ваше отсутствие выражала большую радость по поводу того, что вас сняли. И говорила, что вы, я цитирую, «сумасшедшая грымза, которую надо запихнуть в психушку и накачать аминазином по самые уши. Но и тогда я не уверена, что у Матрены прибавится мозгов. У нее их никогда и не было – отмерли еще до зачатия». Помимо этого, она возмущалась тем, что вы мешаете ей приглашать девочек на медосмотр, и назвала вас «фригидной истеричкой, которая потеряла невинность с морковкой». И, кроме того, докторша строчит на вас донос, который она желает вручить новому директору. Уверяю вас, что все изложенные выше факты соответствуют действительности. В силу понятных обстоятельств я не могу называть свое имя, однако я исключительно на вашей стороне. Доброжелатель».
Матрена Харитоновна дважды перечитала послание, а затем смяла его в руке и бросила на пол. Чертова докторша! Она давно была бельмом на глазу – обе женщины друг друга недолюбливали, но старый директор был каким-то там родственником этой толстухи Инны Григорьевны и не давал ее в обиду.
А Матрена Харитоновна давно подбиралась к врачихе. То, что она приводит к себе девочек и устраивает «медосмотры», Матрена Харитоновна, конечно, знала, но ничего не предпринимала, потому что руки были коротки.
Но теперь, похоже, докторша окончательно распоясалась и перешла черту дозволенного. Матрена поверила анонимному посланию моментально, выражения были очень похожи на те, которые обычно использовала толстуха. Ну что же, за это она поплатится, причем серьезно. И немедленно!
Поэтому первым делом Матрена Харитоновна велела вызвать к себе Инну Григорьевну. Докторша появилась минут через пятнадцать, запыхавшаяся, бледная, трясущаяся. Так и есть: дрейфит, понимая, что попала в вырытую ею же самой яму. Но боится это признать.
Не предлагая докторше сесть – Матрена Харитоновна никому никогда не предлагала сесть, если человек был ниже ее по статусу, – заместительница директора начала подлинный допрос.
Длился он недолго, докторша юлила, однако под конец показала свое истинное лицо. Припертая к стенке, она обматерила Матрену Харитоновну. Начальница же усмехнулась и достала из несгораемого ящика толстую папку.
– Все ваши медосмотры я тщательно фиксировала. Здесь имеются показания тех девочек, которых вы подвергли насилию. А у нас в Уголовном кодексе, слава богу, имеется соответствующая статья. Так что, дорогуша, вы скоро загремите на зону. И вы придетесь ко двору – еще бы, лесбиянок там уважают!
Инна Григорьевна задрожала, попыталась вырвать досье, что, конечно же, у нее не вышло, заработала от Матрены Харитоновны отличный хук в левую скулу, зарыдала, попыталась взять свои слова обратно, но начальница холодно заметила:
– Я даю тебе последний шанс: убирайся из моей колонии как можно быстрее, лучше всего прямо сейчас. Мне такая, как ты, не нужна! Если ты сделаешь это, то, может быть, я и не дам досье на тебя ходу. А вот если ты не подчинишься моим требованиям…
Инна Григорьевна все хорошо поняла. Она и так подозревала, что после ухода на пенсию старого директора Матрена ей житья не даст. Но уж лучше самой перевестись на другую зону, чем попасть туда в качестве заключенной!
Поэтому она тут же написала заявление об уходе по собственному желанию, которое Матрена немедленно завизировала, а затем красноречиво посмотрела на часы. Намек был более чем понятный.
– Отдайте мне досье! – потребовала Инна Григорьевна, и Матрена швырнула ей папку. Докторша дрожащими руками схватила ее, открыла – и увидела пожелтевшие вырезки из газет.
– Но вы…. Вы меня обманули! У вас нет никакого досье!
– Сама виновата, что повелась на эту идиотскую уловку, – заметила с большим удовольствием Матрена Харитоновна. – Но заявление ты написала? Написала. Так что катись теперь к чертовой матери!
Она расхохоталась докторше в лицо, и та ретировалась из кабинета, пылая праведным гневом и кроя заместительницу директора последними словами. Но Инна Григорьевна понимала, что проиграла эту схватку. Однако сдаваться она не собиралась: у нее имелись влиятельные друзья, к которым она и намеревалась обратиться.
