Утром Ричард позвонил в полицию. Там без раздражения, терпеливо разъяснили, что подобная версия уже рассматривалась. Но они практически сразу отбросили ее.
– Почему? – спросил Ричард.
– Мы хотели бы увидеться с вами, доктор Хилл. – Как всегда, он поморщился, когда его назвали «доктором», хотя понимал, что это простая вежливость. Полицейский упомянул инспектора, с которым раньше беседовал Ричард. – У него есть что вам сказать. Мы собирались вам звонить.
– Почему? – снова спросил Ричард, уже сидя в кабинете у инспектора. – Если вы не нашли никого, кто виновен в этих убийствах, как вы можете с уверенностью утверждать, что убийца не один и тот же человек?
– Мы нашли того, кто виновен в убийстве миссис Дженнифер Хилл.
Мы часто реагируем на подобные заявления совсем не так, как ожидаем. Ричард не смог бы объяснить, почему покраснел, когда ему сказали, что найден убийца его первой жены; по идее, он должен был бы вздрогнуть. Но к его лицу прилила горячая кровь, и он ощутил, как на его верхней губе выступили капельки пота.
– Вы его арестовали? – спросил Ричард.
Отрицательное покачивание головы, слегка смущенный взгляд – неужели это ему только кажется?
– Со смерти вашей жены, доктор Хилл, произошел большой рывок в технологии анализа ДНК. Если бы мы в нашем расследовании обладали такими же возможностями, как сейчас, преступник был бы найден через несколько дней после убийства. В этом нет никаких сомнений.
Озадаченный, тот ничего не сказал.
– Об этом больно говорить даже по прошествии столь многих лет, я все понимаю. На одежде вашей жены были обнаружены волосы, не ее, а короткие, светло-каштановые волосы. Сейчас нам удалось по базе найти того, кто обладает той же ДНК, что была выявлена в волосах.
– Но зачем? Как?
– Доктор Хилл…
– Ради всего святого, не называйте меня так! – Ричард никогда не рассказывал о своих чувствах в полиции, он обсуждал их только с Дэвидом Стенарком и Джулией, а сейчас разоткровенничался: – Ведь именно из-за того, что я обозначил себя «доктором» в телефонном справочнике, и была убита моя жена. Мой адрес перепутали с адресом другого доктора Хилла.
– Нет, это тут совсем ни при чем. В то время существовала такая версия, но она оказалась ошибочной. Сожалею, доктор… гм, мистер Хилл, что вынужден рассказывать вам об этом, но у вашей жены была связь с другим мужчиной; именно он и убил ее. Убил потому, что она хотела разорвать их отношения. Застрелив ее, он поднялся наверх, чтобы найти письма, которые писал ей, и, предположительно, нашел их, потому что мы их не находили.
И тут Ричард отреагировал так же, как в своих снах и фантазиях: он вздрогнул, у него задрожали руки. Однако нашел в себе силы задать вопрос:
– Почему сейчас? Почему вы узнали об этом сейчас? Неожиданно…
– Потому что этот человек мертв. Перед смертью он признался кое в чем своей жене. На нее это слишком сильно подействовало, и она бросила его. Думаю, вас немного утешит то, что он долгие годы сожалел об этом. И не только об убийстве…
– Не понимаю.
– Ну, скажем, о том, что обманывал вас, причем не только когда связался с вашей женой, но и потом, когда обеспечил себе алиби тем, что подтвердил ваше. О том, что называл себя вашим другом, втерся к вам в доверие, чтобы… ну, давать вам советы.
– Просто не верится, – сказал Ричард, имея в виду, как и все люди, которые произносят эту фразу, что он очень даже верит.
– Ваша дочь узнала его макушку, когда он подошел к двери.
– Моя дочь узнала или думала, что узнала, макушки нескольких мужчин, когда те подходили к двери.
– В случае с Дэвидом Стенарком, – сказал инспектор, – она не ошиблась.
* * *
Открывшаяся правда так шокировала Франсин, что к ней вернулась речь. Ричард сомневался, стоит ли рассказывать ей, но наконец решил, что было бы неправильно скрывать от нее правду. Вот если бы ее тогда не было в доме, она не принимала участия в опознании, так долго не страдала от последствий преступления, – вот тогда было бы другое дело.
Один груз вины был сброшен. И Ричарду очень не хотелось брать на себя новый, что неизбежно случилось бы, если бы он обманул Франсин сейчас и продолжал обманывать всю жизнь.
Она изумила его.
– Я нашла письма, – сказала ему дочь. – Они лежали в шкафу для париков. Я привезла их сюда и спрятала.
Он ощутил себя так, будто его ударили в грудь. Его голос прозвучал хрипло:
– Ты их читала?
– Я не умела читать слитно написанные буквы. – Франсин заставила себя улыбнуться. – Рукописный текст. А когда научилась, мне вдруг стало страшно читать. Думаю, уже тогда я поняла, что их никто не должен прочитать.
– Ты их сохранила?
– Я их выбросила. В мусорный бак на школьном дворе.
Больше они об этом не говорили. Ричард считал неприличным и унизительным обсуждать с восемнадцатилетней дочерью любовную связь ее матери. Франсин же считала, что раз она так мало знает о любви и сексе, то не вправе выносить суждения или даже комментировать. Возможно, если бы она показала письма отцу, ее жизнь сложилась бы совсем по-другому. С другой стороны, бедная Джулия все равно, при любых обстоятельствах, нашла бы предлог, чтобы посадить ее под замок и оберегать ее.
Однако Франсин воспользовалась тем преимуществом, которого, как ей казалось, ей удалось добиться, и спросила у отца, можно ли поехать с Холли в экспедицию, которая будет наносить на карту пути миграции тринидадского сухопутного краба, а потом, когда они вернутся, перебраться в квартиру Холли, чтобы жить там до поступления в Оксфорд. «Спросила» – не совсем правильное слово, чтобы охарактеризовать то, что она сделала. Франсин сообщила отцу о своем намерении, но так мягко, что тот поверил, будто она действительно спрашивает разрешения. И он его с радостью дал.
* * *
В почтовую щель бросали в основном всякий мусор, рекламные листовки из ресторанов и компаний по аренде машин, из фирм по чистке ковров и ремонту и обслуживанию систем водоснабжения. Только сантехников нам не хватало, у нас и своих достаточно, подумала Агнес Таутон, хотя сантехники уже не жили в этом доме. Она взяла за правило раз в неделю приходить сюда, чтобы собрать почту и проверить, все ли в доме в порядке.
Чек на сто фунтов от Марджори Дж. Трент на имя Т. Грекса был ей ни к чему. У нее не было банковского счета. Единственное, что представляло интерес, было кольцо в конверте. Агнес узнала помолвочное кольцо своей дочери, хотя не видела его много лет.
Самое правильное, что можно сделать с кольцом, это надеть его на палец, что Агнес и сделала, – правда, надела его на мизинец левой руки, так как на другие пальцы оно не налезло. Она всегда была низкого мнения о своем зяте и поэтому сомневалась, что кольцо может стоить дорого, – вероятно, он купил его за пару фунтов на рынке в Уэмбли.
