Однако Гарриет видела, что в «Ла Рушетте» к Саймону относятся с почтением. Хозяин сам подошел к их столику, поклонился и назвал его «маэстро». Люди за другими столиками пихали друг друга локтями и вовсю таращились на ее друга-художника. На прошлой неделе в газетах была фотография Саймона. Он давал большое интервью для «Таймс» по случаю открытия своей новой выставки.
– Прошло, наверное, лет десять, – сказал он Гарриет, не предварив это словами о том, что она совсем не изменилась, что выглядит моложе, чем раньше, или чем-то вроде этого. – Как Франклин?
– Уехал отдыхать в Сан-Себастьян, – ответила Гарриет.
Ей так и не довелось узнать его реакцию на эту весть, потому что к Саймону подошла очень экспансивная дамочка с альбомом и попросила дать автограф для ее дочери, которая учится в колледже изобразительных искусств в Челси. Саймон подписался и улыбнулся ей, он был чрезвычайно любезен. Оба заказали ризотто и телятину, и Гарриет пришлось признать, что еда очень вкусная. «Фраскати» тоже было вкусным, «Кьянти» ни в чем ему не уступало. Гарриет уже начала представлять, что было бы, если б она позвонила Саймону в те далекие дни после Марка и перед Отто, и вышла бы за него, а не за Франклина, как вдруг Саймон заявил, что ему надо кое о чем поговорить с ней. Что по этой причине и согласился на встречу, и пригласил ее в ресторан. Он хочет посоветоваться с Гарриет насчет одной идеи.
Прежде чем Саймон объяснил, о чем речь, в ресторан вошел и направился к их столику молодой человек, красивее которого Гарриет не видела уже много лет. Он был высоким, стройным, темноволосым, с чертами Давида Микеланджело и улыбкой Тома Круза; и сразу затмил Отто, Зака и Дилипа, не говоря уже о Тедди Грексе. Гарриет в голову пришла дикая мысль, что Саймон оказывает ей своего рода услугу из благодарности или просто из великодушия, знакомя с этим молодым человеком. Разочарование мгновенно прогнало эту мысль. То, как Саймон взял молодого человека за руку и посмотрел в его темные глаза, не оставляло места для сомнений.
– Гарриет, я собираюсь раскрыть истинное положение вещей. На следующей неделе у меня состоится пресс-конференция – представляешь? И я действительно хочу знать, что ты думаешь, ну, то есть насколько это правильно. Нет, не насколько правильны наши отношения, в этом я не сомневаюсь. Да, кстати, это Нейтан.
– Но ты же не был геем! – воскликнула Гарриет.
– Нет, не был. Или думал, что я не гей. Люди меняются с течением времени. – Тот снова посмотрел на Нейтана и любовно произнес: – Взгляни на него, с таким даже Казанова стал бы геем!
Они выпили немного шампанского. Гарриет испытывала досаду, хотя и не понимала почему, ведь Саймона она не хотела и по опыту знала, насколько безнадежно «подбивать клинья» к таким, как Нейтан.
– Итак, я совершаю правильный шаг? – спросил у нее Саймон.
Гарриет так и подмывало ответить, что она не знает и что ей на это плевать. Но вместо этого с ее губ слетела фраза, впервые прочитанная тридцать лет назад. Она громко произнесла:
– Четырнадцать манвантар плюс одна крита получается одна кальпа.
– Что это значит, да или нет? – спросил Саймон.
– Это значит: делай как знаешь.
Он чувствовал, что расстроил ее, но не понимал, чем именно, и потому сказал единственное, что мог: что останется при своем решении. Гарриет язвительно заметила, что хотя бы будет что почитать в газетах и ей не терпится увидеть, как все это распишут в колонках сплетен. Ее охватило глубочайшее одиночество, чувство выключенности из жизни, при мысли, что придется одной добираться до дома, где Гарриет тоже никто не ждет, ей стало страшно.
Она сообразила, что ожидала чего-то совершенно другого от этого вечера, и в такси, которое ресторан вызвал по указанию Саймона, поняла в редкий момент озарения, что искала дружбы. Точнее, возобновления дружбы человека, который нравился бы ей, а ему нравилась бы она, в противовес тем, кем двигала обычная похоть.
Сидя в темном салоне такси на заднем сиденье, Гарриет посмотрела в лицо своему будущему и поняла, что свидания с Заками и Дилипами скоро закончатся – такова уж природа вещей. В этом году или в следующем, не важно, – она стиснула кулаки, – причем все это будет сопровождаться ее величайшим унижением. Вот в такие моменты и нужны друзья, но у Гарриет в этом мире нет друзей, есть только знакомые Франклина и всегда недоступные Пыльники и Цитры. Кажется, перед ней открылась бездна, абсолютная пустота грядущих лет.
В таком настроении, граничащем с отчаянием, Гарриет вошла в коттедж «Оркадия» и сразу поднялась наверх. Одиночество постепенно заменялось другим пугающим чувством, осознанием, что она не знает, как действовать дальше, как проводить время, ночи, что ей абсолютно ничего не хочется делать. Ни есть, ни пить, ни смотреть телевизор, ни читать, ни прослушивать сообщения на автоответчике, если таковые появятся, ни даже выходить из дома – куда ей идти? Ни ложиться в кровать, ни спать, ни даже вызывать сон с помощью снотворного.
Однако Гарриет все же прошла в свою спальню, сняла плащ и бросила его на кровать. Встав перед зеркалом, она вгляделась в собственное отражение, а потом резко отвернулась. Отчаяние вовсе не обессилило ее, напротив, наполнило какой-то разрушительной энергией, и Гарриет охватило желание действовать, совершить нечто дикое, атаковать подвесную грушу, избить что-нибудь мягкое и податливое. Или разбить зеркало и увидеть, как ее лицо, тело и вся комната трескаются и осыпаются на пол.
Если бы она была склонна к таким вещам, то занялась бы бегом. Побегала бы вокруг квартала, остановилась где-нибудь и занялась бы степ-аэробикой – Гарриет однажды видела, как мужчина в Риджент-парке выполнял такие упражнения, запрыгивая на скамейку и спрыгивая с нее. Но у нее такой склонности не было, да и бегать она не умела. Гарриет развела руки в стороны, подняла их над головой и подумала, а не закричать ли.
И тут она услышала звук. Открылась дверь, ведущая в подвал. Кто-то забрался в дом через эту дверь и закрыл ее за собой, практически хлопнул ею.
Наверное, Франклин. Только у мужа есть ключ. По какой-то причине ему пришлось вернуться. Не встретился со своей женщиной? Любой другой, даже злоумышленник, передвигался бы по дому с осторожностью, стараясь не шуметь. Однако тот никогда не спускался в подвал и даже не приближался к лестнице, ведущей в него. Можно с полной уверенностью утверждать, что Франклин вообще не знал о существовании подвала.
В Гарриет вспыхнул неясный гнев, кровь быстрее побежала по жилам, прилила к лицу. Чем он там занимается? Как там оказался? Зная, что ее нет дома, догадавшись, что Гарриет тут же куда-нибудь отправится, едва муж уедет, он решил претворить в жизнь какой-то план, в котором задействован подвал и имеет целью обмануть ее. Наверное, прячет что-то там, и прячет от Гарриет. Или строит для нее западню. Это вполне в его духе, подумала она, представляя его оскал и мысленно слыша его насмешливый голос.
Гарриет поискала палку с крюком для открывания фрамуги и нашла ее в шкафу на лестничной площадке. Ее позабавила мысль, что сейчас она треснет его этой палкой, нанесет мощный удар, возможно, смертельный, а потом будет объяснять, что приняла его за грабителя, потому что была напугана до потери пульса. Гарриет стала спускаться по лестнице.
