Пока он ремонтировал дом, параллельно шло оформление документов, которое требовало не столько денег, сколько нервов. Но Кох был один, никто не капал ему на мозги и не упрекал в неправильности его действий, не подсчитывал предстоящие огромные расходы и возможные убытки. Он рисковал, и риск этот был ему приятен.
К тому же он вдруг понял, что так легко и радостно он не жил вообще никогда! И что подпитывается он после тяжелого и нервного дня доносящейся из соседнего сада музыкой и своими, казавшимися ему тогда несбыточными, мечтами. Он влюбился в эту девочку с загадочным именем Ванда. В ее нежную красоту и кротость, ее музыкальность и чистоту.
Когда выдавался свободный вечер и ее не было дома, он понимал, что она еще в училище, занимается. Шел туда, усаживался где-нибудь в тени деревьев, окружавших старинное здание училища, и ждал, когда же распахнется дверь и он увидит ее, Ванду. И когда видел ее, сердце его колотилось в груди так, что он боялся, что оно не выдержит и разорвется от переполнявших его чувств.
Кох был высоким и начавшим уже седеть мужчиной, сухим, бледным, с большими темными глазами. Однако ему было чуть за сорок, хотя он и чувствовал себя на двадцать. Все разговоры о любви, все фильмы, песни и стихи теперь были для него важны. Если раньше ему казалось, что он любит Берту, ведь он жил с ней, спал с ней и считал, что так живут все вокруг, то теперь при мысли, что он мог бы вот так же вместе жить с Вандой, его охватывало сладкое чувство, неведомое ему прежде. Неужели люди могут быть так счастливы, как я сейчас? И это при том, что я даже ни разу не дотронулся до нее…
Он понимал, что она занимается, старается для того, чтобы, закончив училище, вернуться к себе на Украину, устроиться на работу в музыкальную школу, выйти замуж за какого-нибудь грубоватого, непременно с черными усами, хохла, родить ему детей… Что у нее наверняка есть родители, которые присылают ей посылки (информация от Александры Павловны) и с которыми она наверняка перезванивается. Как бы то ни было, но продолжать и дальше бездействовать Юрген уже не мог. А потому, прихватив ломоть копченого окорока и пару больших золотых копченых лещей, он пришел как-то вечером в гости к соседке, Александре Павловне. Глуповатая и алчная одинокая баба, она всю жизнь сдавала свою пристройку и времянку студентам, драла с них немалую плату и заставляла отдельно платить за газ, особенно в зимнее время, когда если топить редко «голландки» (газовые печки), то можно замерзнуть, до того тонкие стены. Очень любила брать студентов издалека, особенно с Украины, откуда богатенькие родители отправляли своим деткам-студентам посылки с консервами, сладостями и добротными вещами, которыми жильцы непременно делились с хозяйкой. Обо всем этом Юрген знал от Берты, с которой делилась по-соседски Александра Павловна. Сейчас посылками вынуждена делиться Ванда, подумал Кох и позвонил в ворота соседки.
— Юра, ты? — Соседка выглядела почему-то испуганной. — Проходи, мил человек. Что-нибудь случилось?
Александра Павловна, высокая дородная женщина, налитая жиром и какой-то чрезмерной розовостью, пригласила соседа войти в дом, где летом всегда было прохладно, а зимой — тепло. В тот летний день там было прохладно и пахло яблоками, которыми был усыпан пол на веранде, через которую Юргену пришлось пройти.
— Какой запах… — не выдержала Александра Павловна. — Ты что, решил продать мне сальца своего копченого? Или лещиков? Так у меня денег нет, — вздохнула она.
— Это подарок, — и Юрген вложил ей в руки два пакета. — От меня. У меня к вам разговор.
Взял и выложил все как на духу. Что нравится ему Ванда, что у него серьезные намерения. Что он холост и ничто не препятствует его отношениям со студенткой.
— Так ты же ее даже не видел толком… И не знаешь. — Лицо соседки выглядело озабоченным. — А она-то тебя видела? Нет, я понимаю, что сорок лет — это не возраст для мужчины. Но вы же с ней толком не знакомы!
— Вот и познакомь. Накрой сегодня стол, пригласи ее на ужин и меня. А я тебе еще вина принесу, пирожных, а, Пална?
— Ладно.
— Да я тебе и денег дам, если все сладится.
Он понимал, что не тот это человек, перед которым можно душу открывать, но именно она, эта хапуга и сплетница, могла помочь ему познакомиться с Вандой поближе, и именно такая, как она, за деньги способна оказать ему реальную помощь, да хотя бы просто поговорить по-женски со своей квартиранткой.
— Скажи ей, когда я уйду, что я холост, что мои уехали в Германию и уже никогда больше не вернутся. Что богат и она никогда и ни в чем не будет нуждаться. Скажи, Пална, что, у нее есть родители?
— Нет, родителей нет. Сестра старшая, в Ивано-Франковске живет, заботливая такая, и денежки присылает, и посылки. Родители вроде как погибли, что ли… Я уж не стала расспрашивать.
— Они что, на самом деле поляки?
— Да, поляки. Ванда эта как-то раз, по моей просьбе, на польском сказала… Все кшикает, да пшикает. Смешной такой язык. Какое-то детское стихотворение рассказала.
— Ну так что, организуешь ужин, Пална? Только никому ни слова. Мы же с тобой деловые люди, ты мне хорошо сделаешь, а я уж в долгу не останусь.
— А что на стол-то поставить?
— Вот, — Юрген достал из кармана деньги. — Приготовь что-нибудь вкусное, мяса, салатов, сладостей… Пусть девочка поест. А то ведь только и знает, что занимается…
Ужин получился странный. Все сидели за накрытым столом как каменные. Ванда, в домашнем желтом платье, никак не могла взять в толк, зачем ее пригласили на ужин, и все посматривала на хозяйку, ожидая, что та объяснит ей, что происходит. Потом не выдержала и спросила: у вас что, Александра Павловна, сегодня день рождения? И та, не растерявшись, ответила, что да, день рождения.
— Вот, Вандочка, познакомься, это наш сосед, Юра. Очень хороший человек. Попросил меня с тобой познакомить. У него-то жена в Германию уехала, поди, насовсем…
И понесла. Понесла говорить такую околесицу, что Юрген чуть от стыда под стол не залез. Ну не ожидал он от взрослой женщины, что та поведет себя как идиотка.
— Вы что же это, — Ванда подняла на него свои янтарные глаза, и щеки ее при этом порозовели, — глаз на меня положили?
И улыбнулась. Так хорошо улыбнулась, что Юрген подумал, что не ошибся в ней. И что дура-соседка им сейчас только мешает.
— Да, положил, — ответил он на ее улыбку.
— А что же это ни разу ко мне не подошли? Думаете, я вас не видела возле училища?
— Да вы кушайте, кушайте… А коли поговорить хотите, то пойдите к Вандочке… А то ко мне сейчас сестра должна прийти… На день рождения-то… Ванда, ты покушала?
Ванда, не успевшая даже попробовать салата, который она положила себе на тарелку, с готовностью поднялась из-за стола и бросилась к двери. Кох вскочил и последовал за нею. Он так и не понял, что произошло и почему это хозяйка повела себя так странно. Неужели она сочла, что миссия ее на этом закончилась, и теперь, чтобы не допустить перевода продуктов, решила пригласить в гости своих гостей? Совершенно сбитый с толку, он почти бежал за своей рыжеволосой красавицей до времянки, с ужасом думая, что вот сейчас прямо перед его носом захлопнется дверь. Однако все произошло так, как он и предположить не мог. Ванда внезапно остановилась, повернулась к нему и сказала:
