– Но…
К большому облегчению Думминга, огромное лицо Чудакулли наконец просияло.
– А! Ты хочешь сказать, что он как профессор Хэйден, которому мы дали прозвище…
Думминг приготовился к худшему.
– …Змейс. Он просто обожал змей. Мог часами о них говорить, а в качестве бонуса еще и о ящерицах. Очень увлеченный был человек.
– Приятно, что вы такого мнения, аркканцлер, поскольку мне известно, что большое количество студентов…
– А еще был старина Постул, он греб в нашей команде. Два замечательных года он был рулевым… – Выражение лица Чудакулли не изменилось, но щеки порозовели, а глаза засияли. – Я полагаю, это случается нередко. А люди поднимают такой шум… Вообще, на мой взгляд, в мире недостаточно любви. И потом, если человеку не нравится мужское общество, он не станет поступать в Незримый Университет… Эй-эй! Молодчина!
Стоило Чудакулли отвлечься, как футболисты наконец принялись двигаться, выделывая довольно причудливые маневры.
– Что?
Рядом с аркканцлером появился слугобраз.
– Один господин желает видеть аркканцлера, сэр. Волшебник, сэр. Э… это декан, сэр. Только он говорит, что он тоже аркканцлер.
Чудакулли поколебался, но лишь опытный наблюдатель вроде Думминга мог это заметить. Когда аркканцлер заговорил, его голос звучал спокойно, а каждое слово было как будто выковано молотом самообладания.
– Какой приятный сюрприз, мистер Шноббс. Проводите же декана сюда. И, пожалуйста, не глядите на мистера Тупса в ожидании подтверждения, аркканцлер здесь все еще я. Притом единственный. В чем проблема, мистер Тупс?
– Здесь довольно людно, сэр… – Думминг замолчал, поняв, что его никто не слушает. Он не видел, как мяч подкатился к слугобразу Шноббсу (не родственнику). Не видел, как тот нанес мощный удар, словно под ноги ему возмутительным образом попалась жестянка, отфутболенная уличным мальчишкой. Зато Думминг увидел, как мяч, описав в воздухе величественную дугу, полетел в противоположный конец зала, где над органом возвышался витраж, посвященный аркканцлеру Абасти. На этом витраже каждый день возникала одна из нескольких тысяч сцен мистического или религиозного характера. Думминг быстро подсчитал расстояние и траекторию мяча, и интуиция подсказала ему, что сияющее изображение епископа Горна, разочаровавшегося в крокодильем пироге, выбрало самый неудачный момент, чтобы появиться.
А потом, словно новая планета в поле зрения звездочета, что-то рыжее и мохнатое взвилось в воздух, распрямилось в полете, перехватило мяч и приземлилось на клавиатуру органа в тональности си-бемоль.
– Молодчина, библиотекарь! – крикнул Чудакулли. – Превосходный прыжок, но, к сожалению, против правил.
К удивлению Тупса, игроки дружно издали недовольное бормотание.
– Полагаю, ради общей пользы не следует торопиться с выводами, – произнес из-за спины аркканцлера тихий голосок.
– Кто это сказал? – поинтересовался Чудакулли, разворачиваясь и глядя в испуганные маленькие глаза Натта.
– Натт, сэр. Стекальщик. Мы встречались вчера. Я помог вам с мячом.
– И теперь ты говоришь, что я не прав. Так?
– Я бы предпочел, чтобы вы сочли это попыткой подсказать вам способ стать еще более правым.
Чудакулли открыл рот и закрыл опять. «Я знаю, что он такое, – подумал он. – А он знает? Или его пожалели?»
– Так, мистер Натт. Вы хотели сказать что-то конкретное?
– Да, сэр. Какова цель игры?
– Разумеется, победить!
– О да. К сожалению, вы играете неправильно.
– Правда?
– Да, сэр. Все сразу хотят ударить по мячу.
– Так и должно быть, разве нет? – поинтересовался Чудакулли.
– Только если вы полагаете, что цель игры – хорошенько размяться, сэр. Вы играете в шахматы?
– Играл когда-то.
– Как по-вашему, подобает ли всем пешкам лезть вперед по доске в надежде поставить шах и мат королю?
На мгновение перед Чудакулли предстало видение: патриций Витинари держит в воздухе одинокую пешку и говорит, что она может стать…
– Да брось. Футбол – совсем другое дело, – воскликнул он.
– Допустим. Но суть в том, чтобы направить ресурсы в нужную сторону.
Чудакулли увидел, как за спиной Натта возникло лицо, подобное разгневанной луне.
– Не положено разговаривать с господами, Натт, не твое дело отвлекать их своей болтовней…
Чудакулли глубоко посочувствовал Натту, тем более что Смимз, по привычке, свойственной мелким тиранам, неотрывно смотрел на аркканцлера, как будто прося – нет, хуже, ожидая! – поддержки.
Авторитеты должны поддерживать друг друга, по крайней мере, на людях, иначе никаких авторитетов не будет вообще. Следовательно, вышестоящий начальник вынужден поддерживать нижестоящего, пусть даже он, вышестоящий, считает нижестоящего назойливым придурком.
– Спасибо за заботу, мистер Смимз, – сказал аркканцлер, – но на самом деле я лично попросил мистера Натта оценить наши успехи, поскольку футбол – развлечение простых людей, а он, несомненно, ближе к ним, чем я. Я не стану долго удерживать мистера Натта, мистер Смимз, как и отрывать вас от ваших обязанностей, которые, несомненно, жизненно важны и неотложны.
Авторитет маленький и беззащитный, но обладающий некоторым умом, способен понять, когда вышестоящее начальство дает ему возможность сохранить лицо.
– Вы совершенно правы, сэр! – отозвался Смимз после секундного колебания и заспешил прочь.
Существо по имени Натт дрожало.
«Он боится, что поступил дурно, – подумал Чудакулли, – а я не должен относиться к нему как к неодушевленному предмету». Здравый смысл, свойственный волшебнику, заставил его перевести взгляд на лицо… как, бишь, зовут этого парня?.. ах да, Тревора Навроде.
– Вы что-то хотите добавить, мистер Навроде? Я сейчас немного занят.
– Я отдал мистеру Тупсу сдачу и счет, – сказал Тревор.
– Чем вы вообще тут занимаетесь, молодой человек?
– Я главный в свечном подвале, шеф.
– Правда? В последнее время мы получали превосходно оплавленные свечи.
Трев пропустил это мимо ушей.
– У мистера Натта ведь не будет неприятностей, шеф?
– Я полагаю, что нет.
«Но что я знаю? – спросил себя Чудакулли. – Мистер Натт, по определению, – неприятность. Библиотекарь говорит, он бродит по университету и чинит всякое старье, он дружелюбен и безобиден и разговаривает, как будто читает лекцию
[11]
. Этот маленький человечек, который, если хорошенько посмотреть, кажется маленьким только потому, что униженно пригибается… так вот, этот маленький человек при своем появлении на свет носил имя столь страшное, что крестьяне приковали его к наковальне, поскольку побоялись убить. Надеюсь, Витинари и его самодовольные друзья правы на свой лад и горбатого можно отмыть добела. Любой сюрприз патриция покажется нам приятным, если они ошиблись. И в любую минуту здесь появится декан, чтоб ему пусто было, предателю».
