Толпа разделилась, и она увидела Джульетту, по-прежнему в блестящем наряде и с бородой. Вспыхивали и гасли огненные саламандры, то есть здесь были и репортеры с иконографами. Желтые газетки кишели улыбчивыми изображениями знаменитостей. Гленда всегда считала, что они недостойны внимания. А самое неприятное, что здесь ее недовольство ничего не значило. Люди продолжали сиять. И ярче всех сияла Джульетта.
– Кажется, мне надо подышать свежим воздухом, – пробормотала Гленда.
Девушка бережно подвела ее к малозаметной дверце.
– Дамские комнаты дальше по коридору, мадам.
И они действительно там были – правда, это длинное, ярко освещенное помещение, сплошь в бархате и драпировках, больше напоминало сказочный дворец. Пятнадцать удивленных отражений Гленды уставились на нее из пятнадцати зеркал. Окруженная ошеломляющей роскошью, она плюхнулась в очень дорогое кресло на гнутых ножках, которое оказалось таким уютным, и…
Проснувшись, Гленда неверными шагами вышла и затерялась в темном мире душных переходов, заваленных ящиками. Наконец она ввалилась в огромную комнату, которая больше походила на пещеру. В дальнем конце виднелась двойная дверь, которая как будто стыдилась впускать серый свет, не столько освещавший, сколько обвинявший. На полу были разбросаны бесчисленные вешалки для одежды и пустые ящики. В одном месте с потолка капала вода, и на каменном полу скопилась лужица, в которой размокала картонная коробка.
– Вот так они и живут – снаружи блеск и роскошь, а за кулисами грязь и мусор, правда, детка? – раздался голос в темноте. – Ты, похоже, из тех, кто способен оценить метафору, которая сама напрашивается.
– Да, наверно, – пробормотала Гленда. – Кто здесь?
Оранжевый свет вспыхнул и померк во мраке. Кто-то, стоя в тени, закурил сигарету.
– И так везде, милочка. Если бы существовала награда за лучшее закулисье, за первое место была бы черт знает какая драчка. Я повидал не один дворец, и, знаешь, все они одинаковы – на фасаде башенки и флаги, а на заднем дворе водосточные трубы и дверь для прислуги. Тебе долить? Не стоит расхаживать с пустым бокалом и выделяться из толпы.
В прохладном воздухе Гленде полегчало. Она по-прежнему держала в руке бокал.
– Что это вообще такое?
– Ну, если бы вечеринку устраивал кто-нибудь другой, это, скорее всего, было бы дешевое шипучее вино, которое фильтруют через носок, но мадам не станет скупиться. Поэтому наслаждайся настоящим шампанским.
– Что-о? А я думала, его пьют только шишки.
– Нет, детка, его пьют те, у кого есть деньги. Но иногда это одно и то же.
Она присмотрелась и ахнула:
– Ты Пепе?
– Он самый, крошка.
– Но ты не… не… – Гленда неопределенно помахала руками.
– Я не на работе, детка. Так что не беспокойся… – Он тоже помахал руками. – У меня здесь припрятана бутылочка для личного пользования. Разделишь?
– Я лучше пойду обратно.
– И будешь суетиться вокруг нее, как наседка? Не мешай, крошка. Твоя подруга чувствует себя как рыба в воде.
Пепе казался выше в потемках. Может быть, потому, что сейчас он говорил неторопливо и не суетился. Ну и, разумеется, рядом с мадам Шарн кто угодно показался бы маленьким. Пепе, впрочем, был худым и поджарым, словно состоял из одних сухожилий.
– А вдруг с ней что-нибудь случится!
Пепе сверкнул широкой улыбкой.
– Не исключаю. Но, скорее всего, не случится. Ей-богу, микрокольчуга теперь пойдет на ура, помяни мое слово. Я сказал мадам, что у меня предчувствие. У этой девочки будет звездная карьера.
– Нет, у нее будет отличная, стабильная работа в Ночной Кухне, – возразила Гленда. – Да, платят там немного, зато каждую неделю, точно по часам. И она не потеряет заработок, если вдруг подвернется кто-нибудь посимпатичнее.
– Сестрички Долли, э? Где-то в окрестностях Ботни, – сказал Пепе. – Ну разумеется. Не самое скверное место, насколько я помню. Меня там не так уж часто били. Но все-таки эти люди напоминают ведерко с крабами.
Гленда была застигнута врасплох. Она ожидала гнева или снисходительного взгляда, но только не тонкой злой улыбки.
– А ты неплохо знаешь наш город для убервальдского гнома.
– Нет, детка, я неплохо знаю Убервальд для гнома, который родился на Тумаковой улице, – спокойно отозвался Пепе. – В Старом Сырном переулке, если точнее. Я местный. И не всегда был гномом, между прочим. Я к ним недавно присоединился.
– Что? Как?
– Ну… они об этом не кричат на улицах, естественно. Но – да, все возможно, если есть связи. А уж мадам знает, к кому обратиться – ха, и за какую ниточку потянуть. Так что было нетрудно. Пришлось кое во что поверить, совершить парочку ритуалов, ну и, разумеется, не напиваться… – Он улыбнулся, когда Гленда устремила взгляд на бокал в его руке, и продолжал: – Не спеши, детка, я хотел сказать: «…на работе». Между прочим, правильно. Неважно, ведешь ли ты шахту или ставишь заклепки на корсет, быть пьяницей глупо в любом случае. А мораль такова: цепляйся обеими руками или упадешь обратно в ведерко с крабами.
– Конечно, легко вам говорить, – огрызнулась Гленда, гадая, при чем тут вообще крабы. – Но в реальной жизни у людей есть обязанности. Да, мы не ходим чистенькими и мало зарабатываем, зато у нас настоящая работа, и мы делаем то, в чем люди нуждаются! Я бы со стыда сгорела, продавая сапоги по четыреста долларов за штуку, которые могут купить только богатые! В чем смысл?
– Ну, признай, что богатые от этого становятся капельку беднее, – произнес за спиной шоколадный голос мадам. Как многие толстяки, она умела двигаться бесшумно, точь-в-точь воздушный шар, на который мадам и походила. – Неплохо для начала, правда? А еще мы даем работу шахтерам и кузнецам. Деньги должны крутиться.
Она тяжело уселась на ящик, с бокалом в руке.
– Почти все разошлись, – сказала мадам, запуская свободную руку под вместительный нагрудник. Наконец она вытащила толстую пачку.
– Большие шишки хотят войти в долю, все требуют эксклюзива, и нам понадобится еще одна кузница. Завтра я съезжу в банк… – Мадам замолчала и снова полезла за стальной корсаж. – Как и положено гному, я воспитана в твердом убеждении, что единственная стоящая валюта – это золото, – сказала она, пересчитывая хрустящие банкноты, – но, должна признать, бумага намного теплее. Вот пятьдесят долларов для Джульетты, двадцать пять от меня и двадцать пять от производителя шампанского, который просто в восторге. Джульетта велела отдать деньги тебе, чтобы ты за ними присмотрела.
– Мисс Гленда думает, что мы влечем ее сокровище к греху, недостойному поведению и разврату, – заметил Пепе.
– Неплохая мысль, – заметила мадам, – правда, я не помню, когда сама в последний раз предавалась разврату.
– Во вторник.
