Хранитель обжег холодом, и Рэй едва успел парировать новый удар. Отпрыгнул в сторону, разрубил формулу, брошенную Сикхом, и вернул ему свою. Тот разбил ее и рассмеялся:
— Щенок! Мальчишка! Сейчас сдохнешь.
Маг сделал обманный выпад и мгновенно рассек плечо Рэя узким лезвием, кровь хлынула на руки заклинателя, древко копья стало скользким. Хранитель еще не успел затянуть порез, как сверху бросился шима. Рэй вскинул оружие, защищаясь от духа, и получил укол в солнечное сплетение. Казалось, клинок Сикха задел тот самый дар, из которого черпалась магия. Перед глазами юноши сверкнула белая вспышка. Боль сковала все тело, но лишь на миг и отхлынула — ярудо увидел слабое место в цепи, связывающей пленного шима с магом. Рэй ударил, дух издал долгое оглушающее шипение, агосимец дернулся, выдохнул ругательство сквозь сжатые зубы — и бросился на противника с еще большей яростью. Его меч превратился в раскаленную молнию, заклинатель едва успевал уклоняться.
Копье звенело, сталкиваясь с клинком. Хранитель принимал на себя атаки шима, отдавая все свои силы на исцеление укусов, ран, глубоких рваных царапин…
Два человека кружили по арене под мертвыми взглядами мертвых зрителей. Один в поврежденном доспехе из алой кожи, другой покрытый полосами красной крови…
Пожирателю мыслей должно было это нравиться — боль, текущая кровь, ярость противников.
Сикх без труда отбил атаку заклинателя, размахнулся, ударил рукоятью меча в лицо — тот сумел увернуться, однако навершие эфеса рассекло скулу, а через секунду лезвие распороло бедро. Рэй упал на колено, но, упершись копьем в землю, рывком заставил себя подняться. Парировал новый выпад усмехающегося мага и снова отступил.
Ненависть слепила не меньше крови, льющей из пореза над бровью, оставленного шима. Больше всего заклинателю хотелось вонзить оружие в Сикха, отомстить за боль и унижение. И это желание становилось сильнее, затмевая все остальное, стирая инстинкт самосохранения.
Дух сбил его с ног. Рэй вскочил, не обращая внимания на новые ссадины и ушибы, которые бросился лечить хранитель. Поднял копье, которое становилось все тяжелее, увидел насмешку на смуглом лице воина, снова испытал прилив ярости, ощутил, как жаждет убить его. И неожиданно понял:
«Именно за это кодзу выбрал меня».
Он машинально отбил еще один удар, уклонился от меча, просвистевшего рядом, одновременно пытаясь осознать.
Поймал взгляд мага, в котором тоже горела ненависть и жажда победы.
«Этот бой может длиться вечно. Как и все происходящее в мире кодзу», — подумал Рэй, размазывая по щеке дорожку крови.
«…Они все ходят по кругу. Им никогда из него не вырваться. Вы все — пленники ненависти, мести, страха, своего мира…»
Люди сами загоняли себя в паутину пожирателя мыслей — живого орудия возмездия, сами разыгрывали свои роли убийц или жертв.
«Я ни то и ни другое. Не пленник, не палач. И законы этого мира — не для меня».
Рэй остановился.
В реальности он бы никогда этого не сделал. Заклинатель привык действовать, сражаться до последнего, искать выход в самой критической ситуации, находить и снова сражаться.
Но это был другой мир. Не физический. Подчиняющийся иным законам. Созданный кодзу, призванным теми магами, что нарушили в древности равновесие пространства духов и людей.
«Хранители и защитники — не убийцы, каратели и разрушители не убийцы тоже, — мелькнула быстрая мысль. — Им навязали чужие, человеческие роли… А нам навязали страх перед ними».
Он развернулся к Сикху и не дрогнул, когда клинок рассек его ключицу.
Должен был рассечь, но разрезал пустоту.
А затем маг начал оглядываться, метнулся в сторону, и его меч стал разить несуществующего врага. На него же набрасывался дух.
Заклинатель смотрел, как человек сражается с тенью, образом врага, которого выдумал сам. И начинает проигрывать. Он спотыкался, покрывался ранами, нанесенными невидимым оружием невидимого Рэя. Рычал от бессилия, вновь бросался вперед и получал новые порезы.
— Браво, — тихо прозвучал рядом голос кодзу.
Личина красивой девушки сползла с духа, словно старая кожа. Костлявое существо в драной мантии заклинателя смотрело пустыми, холодными глазами.
«Нужно было всего лишь разделить две реальности, — подумал Рэй. — Кодзу не случайно назвали пожирателем мыслей. Его мир — порождение чужих разумов, он существует лишь в сознании, дух питается чужими фантазиями и воссоздает их. И как только я удержал себя от жажды уничтожить врага — тот начал уничтожать себя сам, потому что придумал этот бой, желал его».
— Те, кто готовы убивать, видят вокруг только убийство. Для них это единственный выход. Даже наказание выдумывать не надо, они сами найдут его для себя, — криво улыбнулся кодзу.
— Если бы люди могли изгнать насилие из мыслей, то и в физическом мире не стали бы убивать, причинять боль, ненавидеть. И тот круг, в который ты их загоняешь — разорвался.
Рэй протянул копье.
Кодзу взял его.
— Ты пока не подходишь для моего мира, заклинатель. — Пожиратель мыслей посмотрел на древко, и оно начало неспешно меняться, истончаться, выцветать до тех пор, пока не превратилось в нить паутины, медленно втекшей в ладонь духа. — И только что доказал это. Тебе лучше уйти.
Сикх на арене захрипел, падая на колени, — всегда покорный дух развернулся и впился ему в шею. Душил, рвал когтями и вопил, ощущая скорое освобождение.
— Я заберу своих друзей.
— Если сумеешь.
Рэй пошел прочь с арены, видя, как исчезают силуэты погибших союзников и врагов. Оглянулся на костлявую фигуру в развевающихся одеждах.
Кодзу неторопливо повернул голову и произнес одну из сотен пословиц, которыми был забит так же, как его собственная кладовка пауками:
— По росту человека и тень.
Дух растянул пасть в знакомой скептической ухмылке, а затем, словно воплощая в реальность это высказывание, стал расти, заполнять собой все пространство цирка, втягивать в свое черное тело арену, ступени, мертвого Сикха, превратившегося в тень, весь мир…
Рэй понял намек, повернулся и поспешил прочь. Ему в лицо дул ветер, мимо проносились размытые очертания неясных предметов, сломанных человеческих фигур, облака и лунные блики.
Хранитель продолжал указывать дорогу — последний обрывок паутины вел через темноту на освещенную луной площадку. Крошечный, залитый бледным светом пятачок. В центре песчаного круга стояло белое, высохшее, искривленное дерево. Издали уже можно было разглядеть человеческий силуэт, прильнувший к белому стволу. И второй у его подножия.
Картина, которую Рэй уже видел. И она выглядела бы почти мирно. Вот только совсем рядом, в нескольких десятках шагов, — земля шла трещинами, проседала, шаталась, откалывалась и беззвучно срывалась огромными кусками в пропасть, разинувшую огромную ненасытную, голодную пасть.
