Когда поезд, на котором я ехал, уже подходил к станции Кодэмматё, по внутреннему радио передали, что на следующей за Хаттёбори станции Цукидзи произошел взрыв. Когда поезд подошел к платформе Кодэмматё, открылись двери, и было непонятно, останется он стоять здесь с открытыми дверями или отправится дальше. Поэтому я стал ждать следующих сообщений. Если он дальше не пойдет, нужно идти пешком или где-то делать пересадку.
Когда двери на Кодэмматё открылись, в вагоне появился запах — запах зарина. Однако что это был за запах, я и сейчас не могу объяснить. После инцидента меня часто спрашивали, каким он был, но я так и не смог описать. В больнице я беседовал с еще одной жертвой зарина, так он сказал, что было похоже на запах растворенной пастели. Могу только сказать, что ни зловонным, ни возбуждающим этот запах тоже не был. Какой-то мягкий запах. И особенно неприятным не был. Просто какой-то мягкий.
Может, это и жестокий вопрос, но если бы вы еще раз почувствовали этот запах, могли бы вы определить, что это зарин?
Как вам сказать… Возможно, и понял бы. Осталось впечатление, что он не особенно резкий, скорее мягкий и немного сладковатый. Во всяком случае, нельзя сказать, что это был неприятный запах. Однако он воздействовал на нервную систему, и вокруг была странная атмосфера.
Я спросил сидевшего рядом молодого мужчину лет 22-23-х: «Чем-то пахнет? Какой-то гнилью?» — Он ответил: «Да, воняет». — Однако в вагоне никто не двигался, все сидели спокойно. Только я не мог сидеть и вышел на платформу через открытую дверь. Посмотрел во все стороны, но там никого не было. Никто не шел, никто даже не двигался. Станция Кодэмматё, в сущности, опустела. Не было никакой толкучки, как на других станциях. Однако все это выглядело как-то очень странно.
Я сразу направился к выходу, подумав, что надо отсюда уходить. Решение я принял достаточно быстро. Позже домашние спрашивали меня: папа, почему ты решил так быстро уйти со станции, хотя никого и не было на платформе? Я и сам не знаю, почему. Может, потому, что я чувствительный к запахам. Думаю, если бы запах больше возбуждал, все бы убежали быстро. Но этого не было. Запах был сладковатый, и, вероятно поэтому, все спокойно остались в поезде. Дежуривший на выходе сотрудник станции спокойно сидел на своем месте.
Однако стоило мне пройти контроль на выходе, мое тело как-то потеряло устойчивость. Поднявшись с трудом по лестнице и выйдя наружу, я поразился: вокруг было темно. Затем я немного прошел, но все вокруг было по-прежнему темно. Подойдя к зданию, я сел около него на корточки.
Две-три минуты продолжал сидеть, не двигаясь. Мимо меня проходило много людей, но никто не спросил: что с вами? Я тоже молчал. В то время еще не поднялась паника, и город жил обычной жизнью. Меня, наверное, принимали за пьяного. Похоже, я отравился газом, подумал я.
Затем я встал и, пройдя немного вперед, наткнулся на почтовое отделение. Пожилая женщина делала утреннюю уборку, протирала стеклянную дверь. Почта была еще закрыта. Я только помню, что обратился к этой женщине: «Вызовите „скорую помощь“, — и потерял сознание. И еще в памяти остались мои же слова: если „скорая“ не придет, вызовите такси.
После того как я выписался из больницы, я пошел посмотреть на это место, и оказалось, что от перекрестка Кодэмматё до почтового отделения я прошел всего около 100 метров. Шатаясь, я кое-как смог преодолеть это расстояние. На «скорой помощи» меня привезли в больницу Тадзима, расположенную перед станцией метро Рёгоку. Туда уже доставили много пострадавших, и я среди них оказался в самом тяжелом состоянии. В сознание я пришел примерно в 12 часов. Похоже, что до этого я спал под капельницей. Президент нашей фирмы пришел навестить меня, и я смог различить его лицо. Приходил также мой старший сын — его я узнал по голосу.
Кто-то, врач или полицейский, я так и не понял, спрашивали мое имя, адрес и номер телефона. Вопросы задавали для того, чтобы проверить, пришел ли я в сознание. Свое имя я смог назвать, а вот адрес и телефон никак не приходили в голову. Затем во второй половине дня меня отвезли на машине в Центральный госпиталь сил самообороны для прохождения курса специального лечения. Со мной поехали сын и дочь.
В госпитале я пробыл неделю. Там проводят исследования в области химического оружия, поэтому мне повезло, что меня направили туда. Два-три дня мне делали уколы противоядия, после этого — капельница. Все это время я часто видел довольно странные сны, и многие были связаны с тем, — что я пережил.
В конце марта я выписался из госпиталя, но и после, вплоть до июня месяца, продолжались головные боли, которые часто возникали и в рабочее время. В госпитале головные боли продолжались весь день, но после выписки стало немного лучше. Однако днем обязательно начинала болеть голова, хоть и не очень резко, но поднималась температура, и настроение портилось. Члены общества жертв зарина выступали по телевидению, и, судя по их словам, они переживали такие же болезненные симптомы.
Если говорить о температуре, то она была что-то около 37°, то есть не такой высокой, чтобы нельзя работать, но самочувствие плохое, и все время — какие-то неприятные ощущения. Однако примерно в шесть часов вечера все проходило, словно морской отлив. Просто поразительно.
Доктор госпиталя сил самообороны говорил мне: Утиноми-сан, подождите полгода, тогда вам станет лучше. Госпиталь приобрел кое-какой опыт во время инцидента с зарином в Мацумото. И действительно, как мне и сказали, через полгода головная боль стала постепенно исчезать. Однако с глазами все оказалось сложнее, и я ходил в больницу до октября.
Даже сейчас бывает, что глаза неожиданно перестают видеть. Когда что-нибудь пишу — вдруг перестаю видеть. Но после небольшого отдыха зрение возвращается. Поразительно. А особенно странно то, что при этом мое зрение не ухудшилось. Я ношу очки, и диоптрии не прогрессируют. Плохо только то, что иногда перестаю видеть, — особенно часто это бывало, когда я только что вышел из госпиталя.
Домой с работы я стал возвращаться немного пораньше, что-то около четырех. В субботу и воскресенье в основном расслаблялся и много спал. Примерно до июля вел такой образ жизни.
После возвращения домой из госпиталя некоторое время я не мог хорошо спать. Из-за этого был вынужден пить спиртное, а опьянев, ложился спать. Трудности со сном продолжались до конца августа, пока не закончилось терапевтическое лечение. Я вообще по природе «жаворонок», поэтому мне было довольно тяжело.
После недели в госпитале в воскресенье я вернулся домой и уже на следующий день пошел на работу. Однако в первый день я не мог ехать на метро — было страшно спускаться под землю. На Кита-Сэндзю сел в метро, чтобы доехать только до Нака-Окатимати. Линия Хибия до Минами-Сэндзю идет по поверхности, а от станции Минова уходит под землю. Как только поезд ушел под землю, настроение сразу испортилось. Доехав до Окатимати, я уже не мог больше терпеть, сошел с поезда и сделал пересадку на городскую железную дорогу. По ней доехал до станции Токио и пересел на линию Кэйё.
Однако так было только один день. Уже на следующий день я ехал на работу; как и раньше, в метро. Конечно, настроение было плохое, но зато так было удобнее.
