Оговорюсь сразу, мне не особо хотелось бы беседовать на эту тему. Накануне происшествия мы с погибшим Такахаси ночевали на станции. В день происшествия я оставался ответственным за обслуживание линии Тиёда, и за это время погибло два моих товарища по работе. Люди, с которыми мы ели из одного котла. Разговоры об этом событии невольно заставляют меня вспоминать. Вспоминать то, что не хотелось бы… честно говоря.
Понятно. Я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду. Мне самому неудобно расспрашивать вас о таких вещах. По возможности мне бы не хотелось бередить зарастающую рану. Но мне хочется, чтобы как можно больше имевших отношение к этому инциденту людей поделились своими непосредственными воспоминаниями, которые я хотел бы объединить в одну книгу. Мне хотелось бы как можно точнее передать как можно большему количеству людей, что же произошло с теми, кто волей случая оказался в токийском метро 20 марта 1995 года.
Поэтому я не настаиваю. Если не хотите о чем-либо говорить, не говорите. Я непременно выслушаю все, что вы посчитаете уместным рассказать.
Конечно, рассказать об этом необходимо. Хотя… я только начал было обо всем забывать. Говорю себе: забудь, забудь, но из-за чего-нибудь все опять вспоминается.
Правда, мне тяжело говорить об этом. Ладно, попробуем.
Мне предстояла ночевка на станции с последующей сменой до восьми утра. В 7:40 помощник начальника станции по фамилии Окадзава принял у меня дежурство на пятой платформе. Я проверил работу турникетов, осмотрел станцию и вернулся в офис. Такахаси, погибший потом при исполнении обязанностей, был там. У нас так заведено: когда я выхожу на платформу, Такахаси остается в офисе и наоборот.
Около восьми Хисинума, также погибший на рабочем месте, вышел, чтобы проследить за проходящим поездом. Его место — в голове платформы, обязанности — давать указания машинистам и проводникам. В тот день погода была прекрасной, попивая чай, он шутил, дескать, когда я здесь, поезд не опаздывает. У всех было хорошее настроение.
В восемь Такахаси пошел наверх на платформу
[25]
я остался в офисе: инструктировал утреннюю смену. Тем временем вернулся Окадзава, взял микрофон и объявил: со станции Касумигасэки линии Хибия поступило сообщение о взрыве на станции Цукидзи, из-за чего движение прекращено. А это значит, что бригаде линии Хибия нашей станции становится несладко: именно им приходится заворачивать поезда обратно. Затем из диспетчерской поступило сообщение о лежащем в вагоне подозрительном предмете, который стоит проверить. Сообщение принимал Окадзава, но я сказал, что схожу проверить сам, а его попросил оставаться на связи.
Но когда я поднялся наверх, двери того поезда уже были закрыты. Поезд номер А725К — состав из десяти вагонов — трогался. И по платформе — несколько пятен, похожих на керосин.
В каждом вагоне по четыре двери, рядом с первой дверью в голове поезда — опорная колонна станции. И из второй двери как будто тянется след капель. Вокруг колонны разбросаны семь-восемь свернутых в трубку газет. Похоже, ими что-то пытались вытереть. На платформе стоял Такахаси. Судя по всему, вытирал он.
Хисинума встал на подножку и заговорил с машинистом. Стало быть, поезд на ходу. Тут к платформе подошел поезд с другой стороны. И, пожалуй, поток воздуха способствовал распространению паров зарина.
Газеты вряд ли поместились бы в обычном мусорном ведре. Я сказал Такахаси, что схожу за пластиковым пакетом, и вернулся в офис.
Оттуда пошел в рабочее помещение, сообщил работникам о пролитом на платформе керосине, распорядился приготовить швабру, а свободным работникам пойти на помощь. Окадзава тоже оставил кого-то вместо себя и пошел вслед за мной. В то время по внутренней связи сообщили об остановке линии Хибия.
Надышавшись зарина, до и после того мало что помню. Но по пути на платформу кто-то сунул мне в руки швабру. Швабра для нас — предмет привычный. Какая-нибудь грязь или лужа, не вытрешь сразу — кто-нибудь из пассажиров поскользнется, получит травму. Как прольется из чьей-нибудь бутылки с горячительным — сразу же возникает швабра. Сверху посыпаются опилки, и все это собирается. Так и работаем.
У подножия столба лежало что-то завернутое в газеты. Окадзава распахнул пошире полиэтиленовый пакет, я, присев на корточки, поднял это и опустил внутрь пакета. Что это было, я не понял, но видел — что-то липкое, вроде масла. Пакет не сдвинулся под порывом ветра от промчавшегося поезда, выходит — тяжелый. Затем пришел Хисинума, и мы втроем собрали газеты в пакет. Сначала мне показалось, что это керосин, но характерного запаха не ощущалось. И не бензин. Тогда мы даже не могли подумать, что это.
Уже потом я узнал, что Окадзава не мог выносить этот запах и как мог отворачивался. Я тоже начал ощущать противный запах. Давным-давно я присутствовал на одной кремации. Чем-то похоже на тот запах. Еще напоминает запах сдохшей крысы. Такой очень едкий.
Не могу вспомнить, был я тогда в перчатках или нет. Я всегда ношу их с собой на всякий случай (достает пару). Но в перчатках полиэтиленовый пакет не распахнешь. Выходит, в тот момент я был без перчаток. Уже потом Окадзава сказал мне, что я собирал газеты голыми руками. И с пальцев у меня капало. Тогда я об этом не думал, а когда сказали — похолодел.
Но, в конечном итоге, наоборот хорошо, что я был без перчаток. Пропитались бы перчатки зарином, осталось бы в них отравляющее вещество. А так — все стекло.
Газеты прибрали в пакет, но на платформе оставалась жидкость, похожая на керосин. Я начал переживать, что она может взорваться. Нам сообщили, что на Цукидзи произошел взрыв, а, кроме того, 15 марта на станции Касумигасэки линии Маруноути нашли дипломат с взрывчаткой. Говорят, тоже дело рук «Аум Синрикё». Мол, там были бактерии ботулизма. Помощник начальника станции, который нес дипломат от мусорного ящика к запасному выходу, потом говорил, что не надеялся выжить. Я тоже, бывает, возвращаюсь домой, говорю: мол, это я, но будьте готовы, что когда-нибудь и не приду домой. Всякое может случиться. Вот, зарин, например, распылят, или выхватят в драке холодное оружие. Нет никакой гарантии, что какой-нибудь сумасшедший не толкнет дежурного по станции под приближающийся поезд. А обнаружится взрывное устройство — разве я смогу сказать подчиненному: «Сходи, возьми». Не в моем это характере. Придется идти самому.
Такие мысли приходили в голову еще с молодой поры, когда я только начинал работу контролером. Поэтому понимал, что эту штуку нужно спрятать там, где нет пассажиров, до того, как она рванет — первым делом отнести в офис.
Пакет был прозрачным, под мусор. Я, должно быть, закрыл горлышко пакета и хотел куда-нибудь поскорее отнести, но плотно не завязывал — это точно. Мы с Окадзавой вернулись в офис с этим пакетом, доверив оставшуюся уборку другим. Такахаси остался на платформе и продолжал наводит порядок.
Когда я зашел в офис, на смену пришел новый помощник дежурного по станции — Сугитани. Меня к тому времени уже всего трясло. Хотел посмотреть расписание, но даже цифры не мог разобрать. Сугитани, разминувшись со мной, сказал, что сам сделает доклад в диспетчерскую. Я положил пакет рядом с ножкой стула комнаты отдыха персонала станции.
