Дэвид заплакал.
Отправляясь покупать себе черный костюм, он внезапно понял истинную подоплеку смерти Салмана. Оставаться в Вифлееме больше не имело смысла. Они не могли рисковать с продажей этой квартиры в Иерусалиме. Пока он не придумает новый способ заработать деньги, ему надо вернуться к своей кочевой жизни.
Самые творческие решения приходили к Дэвиду во время курения. А всю последнюю неделю он чувствовал себя тупее любого обывателя. Теперь его сознание опять оказалось в этом первобытном супе, из которого он черпал свое вдохновение. Он вытянулся во весь рост – наступило время действовать. Слезы высохли у него на глазах. Нос был полон нитратов. Запах куриного дерьма доносился к нему по воздуху, как тонкое желтое облако, которым обычно бздят персонажи мультфильмов.
Катафалк тащился в гору по направлению к трассе Хеврон – Иерусалим, начинающейся в Баб-аль-Зихаке, сопровождаемый кортежем автомобилей с родственниками и ближайшими друзьями. София ехала с Юсуфом, Дэвид шел пешком вместе с группой плакальщиков, человек в двадцать. К тому моменту, когда они достигли "Гранд-отеля", их группа сократилась вдвое, возможно не выдержав тягот долгого пути, а скорее всего причиной тому послужили враждебные взгляды, которые бросали на процессию прохожие и владельцы лавок, узнавая, кого хоронят. Когда процессия поравнялась с лютеранской церковью, дорога разделилась надвое и катафалк поехал вправо. Пешая группа пошла влево, более короткой дорогой. Дэвид не заметил этого и продолжал идти за катафалком, являя теперь собой кортеж из одного человека. Он чувствовал необычайную легкость в ногах. Он почти летел над площадью. Катафалк впереди был необходим ему, чтобы замедлять его полет и чтобы не улететь вовсе. Дойдя до площади Яслей, он посмотрел налево. Остальные участники процессии переминались с ноги на ногу в другом конце площади. Все делали вид, будто попали сюда случайно. Дэвид опять начал хихикать. Он круто затащился от этих колес. Он заскользил в левое полушарие своего мозга и почувствовал, как волна релаксации смывает накопившееся в нем напряжение. Все будет отлично, у него есть будущее, он все сможет. Если остальные участники процессии либо предавались скорби по покойному, либо были дезориентированы транквилизаторами, то он не относился ни к тем, ни к другим. С ним-то все было в порядке. При желании он вполне мог закинуться еще несколькими таблетками. Дэвид достал еще одну таблетку из упаковки только для того, чтобы убедиться в том, что он уже и так понял: его метаболизм функционирует наилучшим образом в состоянии постоянной релаксации. Горсть барбитуратов группы А просто привела его в норму, он спокойно плыл по левой стороне дороги жизни. Он парил как перышко над площадью, пока опять не соединился с процессией. Он расправил крылья и полетел по направлению к церкви Рождества Христова.
Панихида должна была проходить в католической часовне церкви. Перед узкой дверью православной часовни по-прежнему стояла очередь из туристов. Вход в католическую часовню был гораздо шире и вполне достаточным для того, чтобы четверо мужчин смогли внести в нее гроб. Они прошли вперед и оказались во внутреннем дворике, в центре которого стояла статуя святого Иеронима. Когда процессия поравнялась со статуей, Дэвид отступил в тень колоннады, окружавшей внутренний двор. Он хотел со стороны понаблюдать, что будут делать остальные, дабы усвоить все элементы похоронного этикета. Собравшиеся столпились внутри часовни. Дэвид уже решил было присоединиться к остальным, как вдруг почувствовал руку на своем плече. Он обернулся. Перед ним стояла улыбающаяся сестра Хильда. Она взяла его под локоть и с какой-то нечеловеческой силой, возможно, дарованной ей самим Господом Богом, развернула его, и он обнаружил себя окруженным группой монахов в коричневых и черных рясах. Каждый из них брал его за руки, мурлыкал ему что-то и отправлял к следующему. Передавая его по кругу, они шептали ему свои приторно сладкие благословения, обернув его ими, как конфетку. У каждого из них был свой аромат: арабский, французский и американо-английский.
Он принялся отвечать им:
– Благодарю вас, братья, я тронут, тронут. Один из монахов в коричневой рясе взял его руку в свои.
– Не согласитесь ли вы разделить с нами трапезу после прощания с доктором Салманом?
Дэвид уставился на монаха, на его аккуратно подстриженные усы и бородку и на большой кресту него на груди.
– Да ты же Тони Йомми, гитарист из "Блэк Саббат"?
Тот, похоже, не понял вопроса. Другой монах, с французским акцентом спросил Дэвида:
– Это правда, что вы были рукоположены в Монреале, брат?
– Да.
– Как там епископ?
Дэвид не был уверен, что они были знакомы друг с другом, но кивнул и сказал:
– Старик в порядке.
Служба начиналась. Дэвид надеялся, что ему удастся оторваться от группы монахов, но они продолжали опутывать его своим липким благожелательством. Когда он опустился на одно из сиденьев в пустой на две трети церкви, братия расселась рядом с ним. И справа были монахи, и слева. Сестра Хильда пристроилась по правую руку, словно сорока на плече. Священник стоял над гробом Эдварда Салмана, читая молитву по-арабски. Дэвид внимательно слушал, ему было интересно звучание языка, хотя он не понимал ни слова. При этом он обдумывал план побега. Он пользовался всяким движением собрания для того, чтобы продвинуться чуть назад, ближе к выходу, впрочем стараясь производить впечатление благочестивой набожности. Когда служба закончилась, несколько человек встали и устремились по проходу вперед. Похоже, ритуал требовал последнего прощания с телом. Дэвид двинулся вместе с ними и вскоре оказался перед гробом и вдовой Салмана. Вдова припала на грудь покойного, ее рука словно бессознательно скользила по ней. Слезы струились по ее лицу, но Дэвид не видел ее глаз, скрытых темными очками.
Он вдруг почувствовал смущение и стыд. Он не мог определить происхождение стыда, чтобы перебороть его и прогнать. Дэвид по-прежнему передвигался в толпе, пытаясь найти способ избавиться от своих друзей монахов. В заднем приделе церкви был боковой выход в старую часовню. Дэвид проскользнул туда и оказался в армянской секции, самой маленькой из трех религиозных групп в церкви Рождества Христова.
Здесь он обнаружил Софию. Ему повезло, что он разглядел ее. Она стояла между дымчатым занавесом и стеной, на лицо ее падала тень. Она была в черном платье и почти сливалась с теми, кто ее окружал. Дэвид узнал ее по блеску волос и аромату духов, который пробивался сквозь благовония, наполнявшие часовню. Раньше он отличался хорошим обонянием, и сейчас оно вернулось к нему.
– Вы в порядке? – спросил он. – Я думал, вы уже ушли.
– Да, почти. На кладбище пойдут только мужчины.
– Я не пойду с ними. – Он на мгновение задумался. – Может, прогуляемся по берегу моря?
13
Дэвид заблудился на дороге в Тель-Авив. Не совсем, конечно, заблудился, даже после всех выпитых им таблеток было не так-то просто заблудиться на прямой дороге. Но когда каждый знак, который он проезжал, указывал въезд в город, как ему было выбрать кратчайший путь к морю? Он спросил Софию, не знает ли она. София покачала головой и пробормотала что-то под нос, чего он не расслышал.
