Тони вышел из проката следом за ним, неся в руке одолженную им куффийю
[32]
.
– А это зачем? – спросил Дэвид.
– Это для вас. Новый закон. Все иностранцы обязаны носить ее.
Дэвид перевел взгляд с Тони на Софию. Она кивнула. Прошло еще пара секунд, прежде чем он догадался, что они шутят.
– Это на всякий случай. Если она будет лежать за стеклом, все будут знать что мы палестинцы.
Дэвид взял у него шарф.
– Я могу надеть ее. Пусть я буду похож на Ясира Арафата. Хочу доказать свою солидарность.
– У вас не получится, – возразила София, – Арафат носит ее подвернутой в трех местах спереди, но это национальный секрет, как ему это удается. Все дело в том, что его куффийя делается у Пьера Кардена специально для него.
Дэвид положил куффийю на сиденье, между ног. Тони сел рядом с ним. София устроилась на заднем сиденье. В машине не было кондиционера, и при открытых окнах ей приходилось кричать, чтобы ее слышали.
Она спросила у Тони, как он думает, удалось ли Эдварду Салману встретиться с судьей. Изначальная идея состояла в том, что ее отец должен был написать заявление, но теперь это сделает Тони. Но что последует дальше?
Тони был слишком толст для того, чтобы повернуться на сиденье в сторону племянницы. Он кричал ей в ответ через плечо:
– Эдвард собирается получить предписание суда, что ваши соседи обязаны жить с вами в мире. Судья, по идее, должен принять нашу сторону, и тогда они успокоятся.
– Так если он все сделает сам, значит, нам и не надо туда ехать?
– Мы едем обедать в "Аль-Бардони".
Тони не хотелось сейчас обсуждать проблемы своего брата. Тем более что на самом деле они представлялись ему трудноразрешимыми. У всех хевронцев были какие-то инвестиции или недвижимость в Палестине, и мало кто из них всерьез думал о том, чтобы все это бросить и куда-нибудь уехать. Вифлеем и Рамалла – другое дело. Там у всех имелись родственники за границей, почти все там знали хотя бы один иностранный язык, а многие по два и по три. Хеврон был иным, и он все больше претендовал на то, чтобы стать сердцем Палестины. Проблемы Элиаса Хури и его соседей и эта Битва За Куриную Ферму – не более чем еще один инцидент в хевронизации Палестины.
Они подъезжали к контрольно-пропускному пункту перед въездом в Рамаллу. Дэвид замедлил ход машины, влившись в длинную линию ползущих автомобилей. Тони полагал, что у них не должно возникнуть никаких, проблем. В это время дня солдаты проверяли машины выборочно, что, однако, не мешало ему чувствовать себя слегка напряженно.
Возможно, из-за этого он придал лицу мрачное выражение и положил руки на колени. Когда солдаты заглянули в салон через ветровое стекло, Дэвид почувствовал, что друг нервничает, и шепнул:
– Они заинтересовались тобой. Похоже, хотят попробовать твою сладкую задницу.
Тони скосил глаза назад и успел шепнуть: "Тсс", еще до того, как Дэвид собрался оглянуться и посмотреть, слышала ли София эту милую шутку.
Кажется, она не слышала. Но София была умной женщиной. Тони не испытывал особого удовлетворения оттого, что им пришлось изобрести историю про сдачу квартиры. Не потому, что не любил врать, а потому, что знал: племянница очень умна. Скорее рано, чем поздно, она догадается, что ее дурачат. И то, что Дэвид так внезапно впал в игривое настроение, отнюдь не способствовало успеху их вранья. Лучше уж он продолжал бы ныть о своей бессоннице или о подозрениях, что подхватил какую-нибудь местную заразу. Тони метнул на Дэвида негодующий взгляд. Дэвид кивнул и пожал плечами, совсем неубедительно изображая раскаяние. Затем его глаза скользнули на зеркало заднего вида, и Тони понял, что он смотрит на Софию. В следующий момент Дэвид достал из нагрудного кармана пачку сигарет, встряхнул ее и протянул Софии.
– Сигарету?
Она покачала головой. Потом взглянула в зеркало и поймала его взгляд.
– Все равно спасибо, Дэвид. И, кстати, спасибо за помощь с соседями.
– Ну, я же ничего не сделал.
– Без вас могло быть хуже. К тому моменту, когда дядя Тони прибыл с шефом полиции, это выглядело уже совсем безобразно.
– Ну, если я действительно помог...
Его глаза по-прежнему смотрели в зеркало. Тони понял, что улыбку, которая расщепила его лицо на две половины, следовало расценивать как скромную.
Ресторан "Аль-Бардони" находился в самой оживленной части центра города, неподалеку от карусели, в центре которой стояло что-то наподобие обелиска. Обелиск обвивали зеленые провода, с наступлением темноты они загорались праздничной иллюминацией. Над улицей были протянуты канаты, на которых висели разноцветные флаги и вымпелы, и обелиск был центром этой праздничной паутины. Все главные мероприятия Национального палестинского фестиваля музыки и танцев проходили здесь, в Рамалле. Здесь висел и вымпел с объявлением на английском языке, извещавшим о фестивале. Вовсю играла музыка. Дэвид не понял, имела ли музыка отношение к фестивалю, но она звучала повсюду – из ресторана, из всех автомобилей, разъезжающих туда-сюда по улице, из всех лавок торговцев сластями, расположенных по периметру площади.
Обстановка внутри ресторана резко контрастировала с суетой и шумом города. Даже музыка, казалось, звучала синкопой, когда Дэвид шагнул с улицы в этот городской оазис. На террасе розового и белого камня были накрыты столы, за один из которых они и сели, выбрав место в тени вьющегося винограда и глициний. Тони заказал подошедшей официантке чай с лимоном и тарелку оливок. Дэвид – бутылку пива и местный напиток под названием "тайбех". София тоже взяла пива. Адвоката пока не было.
Не успела официантка отойти на пару шагов, как Тони попросил ее вернуться. Он подумал, что стоит заказать сразу что-нибудь посущественней. Когда появится Эдвард Салман, стол уже будет накрыт. Тони быстро пробежал глазами меню и заказал десять или двенадцать блюд. Он спросил Дэвида, нравятся ли ему их названия. Дэвид одобрительно кивнул. Даже в качестве абстракции они звучали интригующе. Хотя он не был окончательно уверен, что к нему вернулся аппетит.
– Как там твой отец, София? – спросил Тони. – Ему не лучше?
– Да, он уже в порядке. Хотя вся эта история сильно его утомила. Еще минут сорок после твоего ухода он был совсем слаб, но потом постепенно начал приходить в себя.
– Слаб?
– Да, поговорит минутку, а потом вдруг бледнеет и садится отдохнуть.
– Эти ублюдки точно хотят загнать его за решетку. И Тони и София оба знали, как Элиас боится тюрьмы.
Официантка принесла пиво. Дэвид налил себе стакан и, залпом осушив его, стал наливать следующий.
– О чем вы говорите? – спросил он. Они разговаривали по-арабски, и он ничего не понимал.
