Я стою, отдуваясь. Спустя какое-то время Осано говорит:
— Напрасно ты это сделал. Она, наверное, еще на приеме.
Он прав. Наверное, там.
Осано заглядывает в мини-бар.
— Хотя прием должен бы уже закончиться. Скоро вернется. Открой это, малыш, ладно?
Он протягивает мне бутылку шампанского. Я беру ее. И пока поддеваю ногтем проволочную петельку, пытаясь высвободить ее из-под фольги, он удаляется. В голове у меня ни единой мысли.
Осано кричит из ванной:
— Ну хоть убей: не могу я пить шампанское из стаканчика для полоскания зубов.
В буфете со встроенным мини-баром стоят высокие бокалы. Я беру один для Осано, ставлю на стол, стягиваю с пробки проволочную уздечку. Когда я выкручиваю пробку, Осано уже стоит рядом. Отбирает у меня бутылку, наливает бокал до краев и протягивает мне. Сам он пьет прямо из горлышка.
— На приеме был? — спрашивает он.
Я качаю головой.
— Я разозлился на Луизу. Не хотел ее видеть.
— Да? То-то ты мне показался расстроенным.
Он делает еще один здоровенный глоток и принимается рыться в косметике, разбросанной по туалетному столику Луизы.
— Кстати, спасибо за костюм. Армани тебя тоже, я думаю, поблагодарит — как только увидит мою фотографию.
Не похоже, чтобы Осано это заботило — костюм-то все еще на нем. Если только он не снимает его в отместку Фрэду. Не могу поверить, что я, после того как застукал Луизу в уборной, все же сумел забрать костюм и отнести его Осано.
Я спрашиваю:
— У тебя все манекенщицы сидят на героине?
Осано понимает, что я его задираю, но не отвечает тем же и даже не пытается обороняться. Он только и говорит:
— Я где-то читал, что они таким образом борются с лишним весом. Слушай, а может, и мне тем же заняться, а? — он похлопывает себя по животу.
— Что произошло с Луизой в Нью-Йорке?
— Ее агентство устроило большой прием. И Луиза решила, что это самое подходящее место для передозировки. Как по-твоему, что это было: зов о помощи или попытка привлечь к себе внимание?
Осано бродит по номеру, лапая все, что попадается по пути: сложенную одежду, оставленную горничной на спинке стула, Луизин фен, лежащий на тумбочке у кровати рядом с записной книжкой в экзотическом переплете. Однако сделав полный круг, он возвращается ко мне. Осано итальянец, так что, возможно, нет ничего странного в том, что, заговаривая, он кладет руку мне на плечо. Но тут он подтягивает меня поближе к себе и заглядывает мне в лицо.
— Думаешь, мне плевать? Думаешь, меня только мои тряпки волнуют?
Не знаю, что ему ответить: именно так я и думаю.
— А известно тебе, что это Фрэд отыскал для нее врача? Ей еще повезло, что мы оказались рядом, — он кивает, подчеркивая сказанное. — Я приехал в Нью-Йорк, чтобы разжиться деньгами. А плюнь я на все и останься дома, что было бы, а?
И он отпускает мое плечо, словно доказав свою правоту. Утрачивая интерес ко мне, как утратил его ко всему, чего касался в комнате. Теперь он, потерев виски, начинает жаловаться:
— Зрение у меня ни к черту. И очки я вечно теряю. Может, носить их на шее, как Лагерфельд?
— Тогда уж и веером обзаведись.
Это я вспомнил виденную пару лет назад в «Вог» фотографию, сделанную Энни Лейбовиц: Карл Лагерфельд беседует после показа мод с Готье. Разговаривая, Лагерфельд прикрывает черным кружевным веером рот, словно боится случайно сболтнуть лишнего. Готье склонился к нему — видимо, Лагерфельд говорит очень тихо. Я в тот раз задумался: о чем он может рассказывать? Действительно он так несдержан на язык или это одно притворство?
Осано говорит:
— Ты знаешь, до чего я ненавижу этот веер? Так бы и выхватил его и отлупил бы им Карла по роже. — Он швыряет пустую уже бутылку в мусорную корзину. Я и не заметил, как он ее прикончил. — Как по-твоему, понимает он, что этот веер его выдает?
— То есть?
— То есть? Это дела фрейдистские, малыш. — Осано плюхается на край кровати. Потом ложится на спину и говорит в потолок: — Представь себе Карла маленьким мальчиком, по уши влюбленным в мамочку, но уже заподозрившим, что настоящая власть принадлежит, похоже, мужчинам.
Осано приподнимается, чтобы одарить меня многозначительным взглядом — как будто я понимаю, о чем он говорит.
— Ну вот, Карл маменькин сынок, да только у него торчит пиписька, а у мамочки ничего не торчит. Но, видишь ли, он до того боится ее, что не решается взглянуть в лицо реальности, и потому выдумывает себе всякие фантастические оправдания. И вот в один прекрасный день мамочка — шлеп его веером по носу, и рождается новая версия: инфантильное, извращенное сознание Карла говорит ему, что веер будет покруче члена.
Осано не сводит с меня взгляда, который с каждым его словом становится все более многозначительным.
— Ты понимаешь, о чем я?
— О том, что у Карла Лагерфельда бзик насчет вееров?
— О том, что он долбаный кастрат, вот о чем!
Многозначительное выражение сползает с его лица. Мгновение оно, в ожидании моей реакции, не выражает ничего. Я не сразу понимаю, что Осано валяет дурака. Или вроде того. Но тут он, рассмеявшись, зевает и снова валится на спину.
Не сдержав любопытства, я спрашиваю его о показе:
— Ты сам проектировал всю коллекцию?
Он что-то бормочет. Что-то вроде «угу». Потом перекатывается на бок и говорит:
— Я бы сказал тебе, кто ее проектировал, да только тогда тебе придется дать такую же подписку о неразглашении, какую дала она.
— А…
Адвокатов в номере как-то не наблюдается, впрочем, Осано быстро показывает, чего стоят в его бизнесе подобные договоренности.
— Это женщина, которая работала у меня раньше. Говорят, она теперь ведет переговоры с Арно, хочет получить место Донны Каран. Я ее уж месяца два как не видел, — и он спрашивает меня о Луизе: — Теперь-то она в порядке, так?
Я рассказываю, как застукал ее, впрыскивающую героин, в уборной.
— А, дьявол! — Похоже, Осано и вправду огорчен. — Обещала ведь, что, если я привезу ее в Париж, она с этим покончит. Вот мерзость.
Он указывает на вышибленную мной дверь. Деревянную раму перекосило, косяк висит на выдранных с мясом гвоздях.
— Зря ты это. Мне и так-то нечем платить за номера, а если ты их станешь громить, мне и кредита больше никто не даст.
Я начинаю понимать, в каких неприятностях увяз Осано, — если то, что денег у него ни гроша, а главного своего дизайнера он потерял, действительно правда. Похоже, вся его организация состоит нынче из него самого и Фрэда.
