— Еще что! Везде люди, не хуже тебя помогут, если что... Да и теперь я научился угадывать, когда будет приступ. За день, за два до этого сердце пощипывает негромко, будто кто крошечными плоскогубцами схватывает его то с одного, то с другого боку. — И еще добавил весело и беспечно: — Опыт — великое дело, Веруся...
Однажды (это было прошлым летом, еще до начала проклятого сеногноя) опыт все же не помог. Сидя в конторе с Захаром Большаковым, Петр Иванович схватился одной рукой за грудь, другой вытащил из кармана склянку с лекарством...
— Захар... — прошептал Петр Иванович, но открыть склянку уже не успел, повалился на пол с посиневшим лицом.
Большаков, как и все председатели колхозов района, предупрежденный Верой Михайловной, знал, что делать. Он влил в рот Петра Ивановича несколько капель из склянки, уложил его на скамейку, крикнул подвернувшемуся Устину Морозову:
— Кто там из шоферов у нас есть? Сними Митьку с ремонта сенокосилок. Пусть какую-нибудь машину выводит из гаража. Да в провожатые кого-нибудь. Иринку, что ль, Шатрову глянь в телятнике...
Устин молча пошел к мастерским, а Захар принялся звонить в Озерки, Вере Михайловне.
Сидя в кузове, забитом свежей травой, Ирина Шатрова на коленях довезла Петра Ивановича до Озерков. То и дело она стучала Митьке Курганову в кабину — осторожней, мол.
У Озерков, километрах в пяти от села их встретила Вера Михайловна. Она, с растрепанными волосами, как молодая, бежала по дороге навстречу машине. Залезла в кузов, схватила руку мужа и, тревожно прислушиваясь к ритму сердца, всматривалась в его лицо. Заняв место Ирины, она сказала:
— Спасибо тебе, родная... Как звать-то?
— Ира. Ирина.
Вера Михайловна посмотрела на нее, но ничего не сказала, склонилась к мужу.
Втроем они легко внесли в дом нетяжелое, безжизненное тело Петра Ивановича, уложили в постель. Митька ушел сразу же к машине, а Ирина смотрела, как Вера Михайловна растирала Петру Ивановичу перепоясанную синим шрамом грудь.
Наконец его лицо покрылось капельками пота, он задышал ровно и свободно. Вера Михайловна устало разогнулась.
— Зачем же он, Вера Михайловна?.. — еле слышно спросила Ирина.
— Что, Ирочка?
— Без него мы, что ли... Закроется, что ли, газета без него?
За окном нетерпеливо сигналил Митька, но Ирина не слушала его сигналов. А Вера Михайловна не расслышала бы сейчас, кажется, и артиллерийской канонады, потому что, нагнувшись над мужем, вслушивалась в его дыхание.
С этого времени, когда Петр Иванович Смирнов приезжал в Зеленый Дол, он по требованию Ирины безоговорочно останавливался у них с дедом Анисимом.
Глава 12
Таков был Петр Иванович Смирнов, шагавший сейчас рядом с Захаром Большаковым к конторе.
Улица была безлюдна. С низкого искрящегося неба лилось солнце. Оно было ослепляющее, но холодное.
Дома и избы Зеленого Дола, опоясанные штакетником, плетнями, а то и просто жердями, тоже слепили Захара и Петра Ивановича — в окнах вместо стекол, казалось, были вставлены бронзовые, натертые до жаркого блеска пластины.
Две зеркальные полоски — свежий след розвальней — прямо, как по ниточке, тянулись вдоль улицы от самых скотных дворов. Большаков давно уже посматривал на эти полоски. И вдруг спросил:
— Не видел, кто это подводу на конном дворе брал?
— Да Фрол Курганов. Только-только перед твоим приходом отъехал...
Большаков шагал чуть впереди, опустив голову вниз, точно боялся потерять след саней на покрытой за ночь снежной кухтой дороге.
Замасленные полоски вильнули в сторону, прямо в настежь распахнутые ворота кургановской усадьбы. Захар, подрагивая ноздрями, молча свернул туда же. Следом за ним, чуть помешкав, вошел и Петр Иванович.
Еще с улицы Большаков и Смирнов увидели подводу, стоявшую у поветей. Сам Фрол Курганов сбрасывал сверху пахучие пласты сена, а Митька укладывал их на розвальнях. Оба они, отец и сын, были почти раздеты — Митька в сером шерстяном свитере, а Фрол и вовсе в одной рубахе, будто на дворе стоял знойный июль.
Завидев председателя, Фрол прекратил работу, выпрямился. От Курганова, разогретого работой, шел парок. В уголках губ его притаилась насмешка.
— Ну чего ты, батя? Кидай, — сказал Митька. И, обернувшись, увидел председателя. — Здравствуй, дядя Захар. Газетному писателю тоже привет, — кивнул он Петру Ивановичу. — Да кидай же, холодно ведь...
— Иди оденься, — проговорил сверху отец.
Митька соскочил с воза, ушел в дом. Фрол ковырнул еще раз-два вилами и опять повернул голову к председателю.
— Ну? Чего смотришь исподлобья? — недружелюбно спросил Курганов. — Несподручно этак глядеть-то, снизу вверх. Ежели наоборот, сверху вниз, — другое дело.
— Куда это ты сено хочешь везти? — тихо спросил, в свою очередь, Большаков.
— Тебе что? На базар, допустим. Сенцо сейчас играет.
— Так... Так я и подумал.
— Ну, раз догадался, об чем разговор тогда?
Лицо Фрола теперь ничего не выражало, кроме равнодушия, но в словах его все равно звучала насмешка. Захар вытащил из карманов руки и снова спрятал их. Смирнов понял, что внутри у председателя все клокочет.
— Пойдем, Захар Захарович, — торопливо проговорил он и потянул Большакова за рукав.
Из дома с большой эмалированной чашкой в руках вышла Степанида. В чашке лежала деревянная ложка. Степанида, видимо, собралась в погреб за солониной, но, увидев Захара, приостановилась на низеньком крыльце.
— Ой, у нас гости на дворе! Чего же Митя не сказал ничего? — тягуче пропела она, улыбаясь. Но улыбка вышла вымученной и жалкой.
Захар быстро взглянул на Степаниду, потом хотел еще что-то сказать Фролу, но только махнул рукой:
— Пойдем, Петр Иваныч.
— Да заходите в дом, что же вы? — проговорила Степанида.
— Ну-ка, не мозоль глаза людям! — прикрикнул на нее сверху Фрол. — Пошла в погреб, так иди...
И они разошлись в разные стороны: Захар с Петром Ивановичем — обратно на улицу, а Степанида — в глубь двора, в сарай.
На улице Смирнов несколько раз оборачивался в сторону кургановского дома. Фрол все еще черным столбом торчал на поветях. Упершись грудью о черенок вил, он смотрел им вслед. И Смирнову показалось, что председатель чувствует этот взгляд.
В конторе было жарко натоплено, так жарко, что окна «плакали» крупными ручьями, словно на улице шел дождь. Захар, не раздеваясь, присел к столу и закрыл лицо ладонями.
В другой комнате громыхнули ведром. В дверях показалась Наталья Лукина.
