Сейчас рядом с Анисимом у пригона стоял еще кто-то. Подойдя поближе, Большаков узнал редактора районной газеты Петра Ивановича Смирнова, приехавшего в колхоз, видимо, еще ночью.
— Плохо, Захар Захарович? — спросил Смирнов, ответив на хмурое приветствие председателя.
— Плохо, Петр Иванович. Вчера Зорька пала.
— Я знаю... Вчера бюро райкома партии было по зимовке скота. Председатель из области был, обещал помочь кормами.
— Нищему сколь ни подавай, он богаче не станет...
Это сказал Антип Никулин, появившийся незаметно у пригона.
Шатров осмотрел Никулина с ног до головы, нагнулся, вдруг отвернул полу его облезшей шубенки, пощупал знаменитые Антиповы холщовые штаны и проговорил:
— Верно, не станет.
— Чего, что ты? — чуть попятился Антип.
Дед Анисим, двигая седыми бровями, насмешливо разъяснил Никулину:
— Потому что не родом нищие ведутся, а кому Бог даст.
Антип все-таки не понял, что к чему, и плюнул в снег, себе под ноги.
— Ишь чо! Умники! А коров когда разводили, где ум находился? То-то и оно-то! Голова была дома, а ум в гостях. А то подумали бы: чем кормить такую прорву? Люди из поросли дуги гнут, а вы бревно схватили... Начитались твоих газет! — повернулся он к Смирнову. — Давай больше, хватай ширше! И до того надавали, что пупы затрещали, скоро кровь брызнет.
— У тебя слюна вонючая брызгает, — проговорил Захар, — не мешайся тут.
— Ты, Захарушка, не указывай мне. Я не к тебе, к редактору вот подошел. Как там моя Зинка-колехтор? Чего денег родителю не шлет? Али совесть с парнями пробегала? А то, может, снова ребятенка в подоле принесла?
Старик Никулин ждал ответа, чуть приоткрыв заросший волосами рот, шумно вдыхал и выдыхал воздух.
— Ты же с Зины по суду получаешь, — сказал Смирнов и поднял воротник пальто.
Тяжело вздымалось над горизонтом невероятно распухшее солнце, с трудом пробивая серую муть. Мороз на солнцевосходе рассвирепел окончательно.
— Хе, суд! — зло закричал Антип. — Защитник антиресов! Знаем мы! Дочерям-то было с чего дать: у одной сундуки от добра ломятся, другая — видел я, когда в больницу ездил синим светом лечиться, — на каблуках ходит, как антилегентиха. Со зверячьей шкурой на плечах. Да оно понятно: больше зверей — больше охотников. Обсчитали отца, мокрохвостки. А я старый партизан. Хоть бы четвертак прислала когда... окромя взыскания по исполнительной бумаге.
Когда-то Никулины жили вместе. Но через год после смерти матери, умершей от болезни сердца, обе дочери, Клавдия и Зина, ушли от отца.
Старшую дочь, Клашу, Антип извел тем, что каждый день заставлял выходить замуж.
— Чего сидишь, чего сидишь, спрашиваю? Какого такого, культурно выразиться, прынца ждешь? Все мужик бы лишний в доме был. Эвон, половицы и те некому перестелить.
— И как язык у тебя не отсохнет! — отвечала Клашка. — От живого-то мужа...
— Хо! — вытягивал губы Антип. — А бумага-то? Не зазря на марки тратились.
— А я не верю. Чует мое сердце — живой Федя.
Нисколько не смущаясь, Антип продолжал:
— Хе! Ну и что? Ну и живой если, так что? Только и свету в окошке, что Зеленый Дол? Мир широк да волен. Живет где-нибудь и в ус не дует. Нашел себе новую Клаху-птаху...
— Замолчи! — чуть не кидалась на него с кулаками Клашка.
Антип, словно радуясь тому, что нашел у дочери самое больное место, безжалостно продолжал:
— А что? Может, и впрямь живой. Ты не веришь, и я не верю. Поселился где-нибудь в городе да эти... шляпы, что ли, носит. Антилегент! Под ручку с разными там ходит. А ты ему — тьфу. Как жеребцу корова. Эвон расперло тебя, как тесто в квашне. А ишшо маленько — через край все вывалится. Выходи, говорю, дуреха, пока не поздно...
Зине, девчонке застенчивой и стыдливой, точно ее всегда освещало, как утес, восходившее солнышко, Антип то и дело говорил:
— Растешь? Ишь ты! Десятилетку, значит, закончила? Умная теперь. А вот сломит кто-нибудь, да и вся недолга. Измочалит да выбросит. А может, кто сломил уж, а? В лесу только цвет сам осыпается. А тут эвон люди кругом! Где до полночи-то бегала?
Зина вспыхивала, бралась вся огнем.
— Как не стыдно!
— Кого стыдишь, кого стыдишь, овца курдючная?! Не вижу, что ли, как Митька Курганов вокруг тебя ногами сучит? От отца не скроешь...
Антипу ничего не стоило и при народе говорить о дочерях:
— Эвон мои кобылы все эту... гигену блюдут — перед сном рыло да ноги моют. Страм!
— Гигиену, может?
— Гиену ли, гигену — один черт. Ну, рыло — ладно, а ноги-то на что мыть?
Дочери ушли от отца, не вынесли его характера, а вернее — от стыда за своего родителя. Клавдия купила отдельный домишко тут же, в колхозе, поселилась в нем с сестрой. Вдвоем они быстро привели его в порядок.
Антип теперь говорил встречному и поперечному:
— Ишь выкинули номер! Избавились от отца! Теперь никто не мешает блудить им. Зинка платье сшила — видали? — весь перед, чуть не до пупка, голый. Раньше, бывало, девки не то что людей — сами себя стыдились. А ныноче — иначе.
Клашка на такие речи только презрительно усмехалась. А Зина однажды, глотая слезы, принялась складывать в чемодан свои платьишки.
— Зина, не дури, — сказала ей сестра. — Что ты, в самом деле? К чистому не пристанет...
— Ох, Клашенька! — воскликнула с тоской Зина и уткнулась ей в колени.
— Зинка?! — растерянно и тревожно прошептала Клашка.
— Только не ругай меня, Клашенька... только не ругай...
... В тот год, когда Зина окончила школу, из армии вернулся Митька Курганов. В первый же вечер он с гитарой вышел на берег Светлихи и заиграл. Через полчаса вокруг него собралась куча молодежи.
Две недели Митька, окруженный целым табуном ребят и девчат, до света расхаживал по деревне. До самой зари над Зеленым Долом звенела его гитара, раздавались песни, звучал смех...
Зине тоже очень хотелось побродить с ними по улицам, попеть песни, посмеяться. Но она почему-то никак не могла набраться смелости. При одной мысли об этом она краснела, сердце начинало испуганно колотиться.
И, кроме всего прочего, отец... Он и так чуть ли не каждый день точно обливает ее ведром помоев, а если еще...
Зина слушала ночами песни, смех и завистливо вздыхала.
В конце второй недели, когда садилось солнце, она встретилась с Митькой за деревней, на лесной дороге. Зина работала в колхозной библиотеке и возвращалась из второй бригады, куда относила пачку новых, только что поступивших книг. Митька ехал навстречу на велосипеде.
