Не нужен повод, чтобы почувствовать себя счастливой. Счастье – состояние души.
Саша с Никитой не встречались до тех пор, пока Саша не узнала, что беременна. Тест она купила на всякий случай.
– Круто! – обрадовалась я. – Или не круто?
Саша со стеклянными глазами сидела у себя дома на диване.
– Такое счастье, что меня сейчас на части порвет, – сказала она телевизору. – Даже больно.
– А Никита?
– Ну, скажу я ему. Мне все равно. Честно. Он отец, ребенок его, но пусть делает что хочет.
Никита тут же предложил Саше пойти за него замуж. Она отказалась.
И мы не сразу догадались, как сильно он обиделся.
Он хотел быть мужчиной. С его точки зрения, он сделал все, как следует.
А его предложение не просто отклонили (может, этому он был и рад) – им пренебрегли. Не оценили.
Его вдохновила роль защитника, отца семьи, основы основ.
Саша отмахнулась: «Да что за глупости!»
Она ничего от него не хотела. Даже не понимала, чего от него можно желать. Позже она узнала. Беременная женщина нуждается в том, кого может взять за руку. В том, кто отвезет ее к врачу – не потому, что ей плохо, а потому, что она беременная и капризная.
Никита, правда, к врачу ее возил.
Но в то время, когда Саша с уже заметным животом ощутила это странное родство с отцом своего ребенка, ощутила, что человек, которого они вместе сделали, только наполовину ее, Никита успел отравиться своей затаенной обидой. Пошел сепсис.
У них начались странные разговоры.
– Почему надо было мчаться прямо в лапы гаишника? – возмущалась Саша, когда они вернулись как-то к ней домой. – Мы опоздали к врачу! Я же просила тебя ехать медленно! Меня укачивает! Никит, ты ничего не можешь нормально сделать!
– Я все могу сделать нормально! Если бы ты собиралась быстрее…
Они ругались до ужина. После ужина. Никита возвращался домой. Звонил Саше, у которой тогда проявился побочный эффект от беременности – она все время чувствовала себя уставшей, хотела спать, в половине двенадцатого ночи он заявлял, что им срочно надо встретиться, поговорить.
– Так жить нельзя, – говорил Никита.
– Как мы будем жить? – интересовался он.
Всю ночь Никита рассказывал, почему Саша не права. Толковал о своих обидах и желаниях. Саша дремала – в девять ей надо было вставать на работу.
– Он меня достал… – жаловалась мне она.
– Ну может, прислушаешься к нему? Может, он дело говорит?
– Я сейчас не могу ни к чему прислушиваться, я все время хочу спать. И что мне надо знать о человеке, который не понимает, зачем мне няня? Надо попросить маму, чтобы она сидела с ребенком. Никаких нянь! Он принципиально против.
– Почему? – растерялась я.
– Если коротко, потому что он кретин. Кто бы мог подумать, что я буду с кем-то ругаться, потому что этот кто-то не хочет, чтобы его ребенка нянчила чужая женщина? Это диверсия.
– Он хочет, чтобы ты сидела с ребенком, и он бы работал, и вы с ребенком его за это уважали.
– И чтобы моя мама его уважала.
– А что мама?
– Мама-то как раз ведет себя тихо. После всех этих криков о том, как она хочет внуков. Насколько я понимаю, роль сиделки ее не прельщает. Говорит о давлении – начиталась где-то.
– Ну а ты что, скинешь ребенка няне – и на работу?
– Да нет. Посижу с ней полгода, буду из дома работать. Не знаю. Не волнует меня это пока. Тут бы родить.
– Страшно?
– Я уже всем сказала – если не будет анестезии, я вас покусаю.
– Как это – не будет анестезии? – испугалась я.
– У нас такие врачи работают, что они могут изловчиться и сказать: «Поздно уже, милочка». Они не любят анестезию. Я убью всех, клянусь.
– А если во Францию поехать рожать?
– А коллекцию летнюю кто будет создавать?
Я прищемила Никите хвост.
– Ну что ты делаешь? – возмутилась я. – Никит, это Саша беременная, не ты. Ей тяжело. А ты ей мозг жрешь. Тебе чего надо?
У Никиты была своя заготовка. На тему того, что ему надо. Говорил он цветисто.
Но я, если честно, ничего не поняла. Кроме того, что поняла Сашу. Никита страдал – и страдания его были в позолоте, кренделях, розанах и прочих амурах. Его мужское самолюбие страдало.
Вот он, вожделенный рецепт – если хочешь удержать мужчину, надо его оттолкнуть.
Сказать:
– Рожать буду сама, ты мне не нужен, деньги у меня есть. Спасибо за хромосомы.
Но эти чувства от противного – фальшивка, и радости от них мало. Тебя любят потому, что ты не позволяешь любить – готовое извращение.
Правда, бывает, что говорят:
– Откуда же я знаю, рожать тебе или нет? Хочешь – рожай. Только я тут ни при чем. Вот тебе денежка – на аборт, там, или на роды, а я пошел. Только коньячок захвачу, который я в беспошлинном магазине купил, чего добру пропадать? Тебе все равно больше нельзя.
Саша, кстати, была отличной беременной. Ходила в прокуренные рестораны и не кривила нос. Пила красное вино. Ненавидела, если к ней относились, как к беременной – то есть делали умильные лица, сюсюкали и убирали подальше все вредное, нездоровое.
Беременная Саша даже первый раз в жизни подралась. На восьмом месяце она вышла из офиса с огромными сумками на плечах и портфелем, в котором был ноутбук и еще черт-те что. Она всегда так уходила домой – всю работу уносила.
И на улице случайно задела прохожую. Женщина оказалась не в себе – заорала страшным голосом:
– Да чтоб твой ребенок родился уродом!
И тогда Саша размахнулась и врезала скандалистке сумкой с ноутбуком. Тетка отлетела и упала на тротуар. Перепуганная Саша помчалась к машине, не забыв, правда, по дороге пнуть сумасшедшую ногой и заорать:
– Чтоб ты сдохла!
На девятом месяце я ходила вокруг Саши и поглядывала на нее с подозрением:
– Боишься рожать?
– Послушай, если я чего и боюсь, так того, что не рожу после двадцать пятого! – рычала Саша. – Мне уже на все плевать – на эпидуралку, на врачей, я в хлеву готова рожать, лишь бы не таскать это брюхо!
Она родила двадцать первого – хорошее число – но Никита не приехал в больницу. Он привез цветы домой, с опасением взглянул на ребенка, потоптался и уехал.
– Никита, ты в себе? – Я ворвалась к нему разъяренная.
Вид у меня был еще тот – халат, спортивные штаны, на голове шапочка для душа, а под шапочкой – хна. Я засекла его машину – он всегда ставит ее на одно и то же место у меня под окнами.
