«Вот это да! Надеюсь, я никому не перешла дорогу?» — нервно подумала Лиза. Наконец, не без волнения набрала номер редакции, секретарь соединила ее с Долецкой, а та спокойно пояснила, что съемки пойдут в декабрьский, то есть новогодний, номер, намекнула, что гонорар, конечно, — о-го-го! Но главное тут — слава, а не деньги, и что они готовы подписать с Лизой контракт хоть сегодня, так как подготовка к такой масштабной сессии — дело хлопотное, надо расставить все точки над «i».
Лиза тихо, чтобы не спугнуть удачу, поползла одеваться, сушить голову, наводить марафет, но в редакции с Долецкой она так и не увиделась. Секретарша подсунула ей контракт, Лиза его наспех просмотрела, подписала и в эйфорическом состоянии отправилась торжествовать.
* * *
Утром Варя решилась. Открыла ноутбук, но никак не могла нажать кнопку «старт». Почему-то пришло в голову, что, если отсоединить компьютер от сети, будет безопаснее. Варя выдернула вилку из розетки, вынула из гнезда кабель локальной сети, набралась духу… Спустя пару минут экран стал голубым, сообщил версию операционной системы и окончательно загрузился.
Варя открыла файл — новых записей не было. Она стерла вчерашнее сообщение об «очевидном», чуть-чуть поработала, а потом намеренно отошла от компьютера. Помыла голову, сделала маникюр, вернулась к столу — ничего.
— Странно все это, — произнесла она вслух. — То ли у тебя проблемы с мозгом, то ли у меня… — сообщила она ноутбуку.
Вымучивая каждую фразу, Варя кое-как дождалась вечера. Канал СТВ пригласил ее на премьеру нового полнометражного фильма — большое событие, известный режиссер, там все будут, и Варя в качестве новоявленного сценариста полнометражных фильмов пропустить такое не могла.
Позавчера она купила белый костюм, белую майку в узкую красно-синюю полоску и очень гордилась тем, как во всем этом выглядела. Немного ретро — безумные семидесятые, но очень секси и убедительно. На СТВ Варю с радостью встретили коллеги, которые на первый взгляд вроде действительно рады были ее видеть, но это все же не удержало Варю от бахвальства. Она не без чувства превосходства над теми, кто остался позади, рассказывала, как здорово быть независимым сценаристом, как круто, но и тяжело работать для большого кино. Потом Варе все-таки стало неудобно за свое злорадство, и она попыталась не особенно выставляться: она ведь не хвастается, а просто излагает как есть — да, здорово, да, нелегко, но это кайф, и все такое…
А когда Варя стала рассказывать редактору Инне про своего продюсера Сергея, к ним подошла Наташа, бывшая коллега, сюжетчица.
Наташа была пьяна: глаза стали прозрачными, девушка время от времени икала и пошатывалась на каблуках.
— Ну, как дела? — развязно поинтересовалась она.
Инна с Варей недоброжелательно на нее посмотрели, давая той шанс осознать, что она перебрала и ей не мешает сбавить обороты.
— Ничего, — ответила, наконец, Инна.
— Я не у тебя спрашиваю, — рявкнула Наташа. — Как поживает мой сценарий?
Варя подняла брови и выразительно переглянулась с Инной.
— Не надо вот так смотреть! — прикрикнула Наташа. — Ты мою идею украла!
— Наташа, ты что, взбесилась? — воскликнула Инна.
А Варя поняла, что стоит не на крепком паркетном полу, а без страховки балансирует на канате, натянутом под куполом цирка. Зрители — сотрудники СТВ — сейчас поймут, что она падает, и замрут, открыв рот, чтобы потом, когда отойдет первый шок, вдоволь насладиться тем, что стали свидетелем жуткой трагедии.
Варя вспомнила голос — голос девушки из туалета, которая по телефону пересказывала идею фильма подруге, — и Варя даже вспомнила, что подругу звали Леной…
— Наташ, ты охренела? — спросила она.
— Я охренела? — закричала Наташа и ударила себя в грудь стаканом с томатным соком — или «Кровавой Мэри». — Ты стибрила мой фильм!
Конечно, на них уже смотрели, и надо было либо все отрицать, либо сознаться и уйти в монастырь. В монастырь Варя не хотела, тем более она была уверена — если ад есть, то она уже в нем. Стыд прожигал изнутри дыры, уши полыхали, а сердце страшным грохотом перебивало шум толпы.
— Она пьяная, — утешала Инна Варю, которая жалобно просила: «Воды, воды», а потом испугалась разоблачения: «Слишком нервничает», — подумают враги, и сказала, что вода нужна Наташе, и воду дали Наташе, но Наташа воду отвергла — стакан со спасительной жидкостью был выбит из рук трясущегося Ванечки, корреспондента развлекательной программы, и полетел, разбился, толпа отшатнулась…
К удивлению Вари, которая ожидала, что сейчас примчатся все: журналисты, телекамеры, милиция с кандалами, «Скорая» и даже «Дорожный патруль», Наташу быстро и почти незаметно увели охранники. Инна поднесла Варе шампанского, и только Ванечка дольше всех метался и переживал.
— Она много пьет, — качая головой, заметила Инна.
— Шизофрения… — Варя пожала плечами. — Черт! — Она только заметила, что по белым брюкам стекает томатный сок. — Ладно, поеду.
— Давай. — Инна взяла ее руку в свои. — Не расстраивайся. Завистников много. И не то еще бывает.
От этих слов Варя снова очутилась на канате, но справилась с собой и через силу улыбнулась.
* * *
Проснувшись, Варя обнаружила, что спит без брюк, без трусов, но в пиджаке. На улице то ли смеркалось, то ли рассветало. Ценой титанических усилий Варя оторвала тело от кровати, налила воды, выпила залпом два стакана и, обессиленная, рухнула на диван.
Ей казалось, что давным-давно она провалилась в кому — проснулась, а на дворе 2050 год. Все другое — город другой, лица другие, названия, система координат… И только она, Варя, прежняя в этом чужом мире.
«Что же случилось? — с ужасом думала она. — Что с нами со всеми случилось?»
От воспоминаний о том, что она украла идею у Наташи и что Наташу теперь считают психом и, наверное, уволят с работы, затошнило. Варя спрыгнула с дивана, бросилась в ванную, и ее там вывернуло прямо в раковину.
Сидя на полу, опираясь на прохладную стенку ванной, Варя вдруг вспомнила, что, когда ей было шесть лет, она подралась с соседской девочкой Олей. У Оли были бусики: из бисера, из пластмассы, из янтаря и фальшивой бирюзы. Варя, которую Оля боготворила, сказала Оле: «Делись!» — а когда Оля поделилась, но не особенно щедро, сообщила Оле, что та жадина и дружить с ней Варя не будет. А затем Варе пришло в голову, что бусики можно отнять — вот так, взять и отнять, но Оля сопротивлялась, в результате чего более крепкая Варя подбила той глаз и прокусила руку. Родственники бегали потом вокруг Вари и все, как один, вопили: «Как ты могла? Тебе чего-то не хватает? Своих игрушек мало?» — и только когда ей пообещали не дарить ничего на день рождения и на все лето отправить к тете Фросе в деревню — никакого моря и никакого кино — никогда, и, разумеется, никакого мороженого, Варя поняла, что наделала. Не потому, что очень хотелось мороженого и в кино. Просто до нее вдруг дошло. И стало так стыдно, что Варя принялась выть и полезла ото всех под диван, а родственники еще долго переживали, что дети понимают лишь тогда, когда их наказывают. Но они не знали, как страдала Варя, — она была уверена, что теперь она — плохая. Для мамы — плохая, для папы — плохая, и для бабушек, и для Оли — и все будут знать, что она — очень плохая, и никто ее никогда не полюбит. И потом Варя всем старалась доказать, что они ошибались, что она — хорошая и не просто хорошая, а лучше всех.
