Заметьте, как я брожу вокруг да около, вместо того чтобы написать о самой важной вещи в своей жизни. Это потому, что я не знаю, как к этому подступиться. Вот почему я рада, что Маркус не стал покупать этот альбом. Он сказал, что посмотрит мой, когда ему захочется вспомнить этих людей, но не думает, что это будет происходить так уж часто. Это избавило меня от тягостной необходимости писать ему что-то липко-сладкое, сентиментальное и пошлое.
А вот что он написал в моем альбоме:
Джессика,
я не могу ничего такого написать, чего не мог бы сказать тебе лично.
Навсегда,
Маркус.
Четырнадцатое июня
Сегодня, когда я вернулась домой от Маркуса, я поднялась наверх в свою ванную. Приняла душ. Вытерлась. Обмотала полотенцем волосы. Натянула шорты и майку с надписью: ВОЗВРАЩАЕМСЯ ДОМОЙ, которая все еще пахла им. Придирчиво рассмотрела мельчайшие царапинки на моем лице.
И все это я сделала перед тем, как сесть и написать о чувствах, которые я не могу выразить.
Я не могу писать о любви. Это еще тяжелее, чем писать о сексе.
Я обнаружила, что практически не могу обсуждать это с Хоуп по телефону, хотя должна была. Я должна была знать, что она ничего не имеет против. Я хотела, чтобы она поверила в Маркуса так же, как и я.
— Если бы я не хотела, чтобы вы были вместе, — сказала Хоуп, — я бы не ввязывалась во все это.
Отличное объяснение.
— А ты в порядке, ну… ты же теперь знаешь, что я больше не девственница?
Хоуп фыркнула в трубку:
— Это у тебя был комплекс девственности, а не у меня. Я-то рано или поздно это сделаю.
Так что я успокоилась насчет того, что мои отношения с Маркусом могут как-то встать между мной и Хоуп. Остались вещи, о которых я никому не расскажу. Как я не пошла на очередной школьный праздник, а вместо этого провела этот день с Маркусом. В его постели. Не весь день, конечно, но все утро перед приходом его родителей, и этого мне было вполне достаточно, иначе, боюсь, я превращусь в нимфоманку.
Но как бы счастлива я ни была, я все же не удержалась и задала вопрос, который мучил меня:
— Если я тебя кое о чем спрошу, ты мне скажешь правду?
Маркус оперся на локоть, так, что наши глаза встретились.
— Я всегда говорил тебе правду о чем бы то ни было.
— Спорное заявление, — улыбнулась я.
— А что — не спорное? — подыграл он мне.
— Честный ответ на мой вопрос.
— Давай, спрашивай.
— Что насчет девушек?
Он зарылся лицом в мое плечо и застонал.
— Почему тебе так интересно об этом знать?
— А почему ты должен от меня это скрывать?
Его губы все еще касались моей шеи.
— Потому что мне не нравится об этом говорить.
— Почему? Потому что ты чувствуешь себя виноватым?
— Не совсем.
— Тогда почему?
— Я примирился со своими моральными падениями.
— Так, значит, ты не считаешь, что поступал неправильно? — Я была готова одеться и уйти в этот миг.
— Я просто не вижу смысла в самобичевании. Мне кажется, полезнее сосредоточиться на нужном тебе человеке, чем попрекать себя ошибками прошлого.
Вот оно. Я столько лет этого ждала. Хоуп, должно быть, простила его, теперь пришло мое время.
— Как ты не можешь чувствовать за собой вину, когда брат моей подруги — твой лучший друг — погиб по твоей глупости?
— Хиз… — он запнулся. — Хиз — не я. Я никогда не влипал в это дерьмо так глубоко.
— Правда?
— Да, — ответил он. — Я накуривался каждый день, принимал экстази, немного кислоты, чуть-чуть грибов. Не то чтобы это было здоровое питание, но я никогда не кололся. Никогда. Это просто не мое.
Я знала, что это правда.
— А почему ты чувствовал, что надо срочно что-то принять?
— Чтобы обострить чувства. Или впасть в радостное отупение. Зависело от дня и наркотика.
— Ты скучаешь по тому времени?
— Никогда, — ответил он.
— Правда? Никогда?
— Никогда, — повторил он. — Жизнь — интересная штука и без этого.
— Почему ты позволяешь людям думать, что ты плотно сидел на игле, хотя на самом деле нет?
— Потому что понял, что невозможно контролировать мысли других, поэтому проще абстрагироваться.
Верное наблюдение, как мне кажется. Если бы я жила с такими убеждениями, думаю, мне было бы легче.
Затем я задумалась. Если с наркотиками не прошло, так, может быть, общественное мнение право насчет девушек?
— Так вот, возвращаясь к моему вопросу…
— Джессика… — простонал он, кусая подушку.
— Сколько девушек? Или это тоже преувеличено?
Он широко ухмыльнулся, и я сделала вывод, что насчет девушек преувеличения не было ни на йоту.
— О господи.
Он взял меня за руку.
— Джессика, с тех пор как мы с тобой по-настоящему впервые заговорили — тогда, в машине у твоего дома, — ты единственная, кто хоть что-то значил для меня. Я не хочу обсуждать с тобой девушек, потому что ни одна из них ничего не значит для меня, как Лен ничего не значит для тебя сейчас. К счастью для нас, любовь не работает на основе «обслуживания в порядке поступления». Вспомни о Глэдди и Мо…
Он хотел сказать больше, и я поторопила:
— Что?
Я знала, что он хотел сказать. И мне надо было это услышать.
— Ты не первая девушка, с которой я сплю. Но впервые я чувствую, что не просто трахаюсь, что мы действительно занимаемся любовью, как бы банально это ни звучало.
Клише, как оно есть — то, что самец говорит обычно девушке, которую лишил девственности. Но сейчас я действительно хотела услышать эти слова. Мне нужно было их услышать, ибо я знала, что это правда. Я верила ему.
— Меня зацепило, что ты ждала так долго и выбрала… — Он снова запнулся и спрятал лицо у меня на животе, его руки обхватили мои бедра. — Это так много значит для меня — то, что ты выбрала меня, чтобы я стал твоим первым мужчиной.
Он передвинулся выше, пока наши тела не слились воедино, как живой, дышащий символ инь-янь.
— Я жалею, что была такой дурой.
— Что ты имеешь в виду?
— Мы весь год могли бы быть вместе, — призналась я. — Подумай, сколько времени мы потеряли.
— Я говорил тебе об этом. Нет смысла сожалеть о прошлом.
