«Мать моя же-е-енщина-а! — теперь уже прозвучало лишь в голове лейтенанта Свириденко. — Это... как? Ну никаких гарантий!»
Сам лейтенант словно окаменел с поднятой рукой, и его нижняя челюсть отвисла, потому что авария в эти незабываемые мгновения все еще продолжала происходить. Свириденко сейчас походил на незаслуженно забытого нами городского партизана Васю. Сей мачо-персонаж еще промелькнет на страницах нашего повествования (да и сходства меж ними в самое ближайшее время еще добавится), а пока вернемся на дорогу, к ночной заварушке. На трассу, где ничего подобного не должно твориться в принципе.
Охраняемым лицом, следовавшим в лимузине, был некто Николаенко, определенно крупный правительственный чиновник, довольно известный в не очень широких кругах. Николаенко по советскому еще паспорту и по зову сердца был русским, но имел второе — израильское — гражданство и ненавидел эту антикоррупционную показуху. Дело в том, что в топку подобной «борьбы» постоянно требовалось подкидывать свеженьких козлов отпущения — людей, не сумевших правильно договориться, людей не своей команды, ну или слишком зарвавшихся. Николаенко, проходивший по всем трем позициям, понимал, что он на очереди, и следовало бы прилечь на дно. Но, мать ее, младшая дочь нанесла удар в спину, внезапно выскочив замуж за своего охранника (MTV, что ль, они все насмотрелись!) — разладились у них отношения в последнее время. Словом... Очень уж хорош был особняк в центре Лондона за 17 миллионов фунтов, и возможность обеспечить жильем студентку-дочь с этой ее голью перекатной в знак примирения выгнала Николаенко посреди ночи из теплой постели. Размышляя о своих праведных и нелегких отцовских обязанностях главы по распределению поступающих в семью финансовых потоков, Николаенко не сразу обратил внимание на то, что творится на дороге. От удара он поднял голову и в страхе вжался в спинку кресла. А дальше увидел нечто невообразимое: лимузин летел на обочину, прочь с трассы, направляясь прямехонько в будку ДПС с широким панорамным окном. Внизу, у будки, Николаенко успел разглядеть припаркованный милицейский «форд», успел увидеть округлившиеся глаза гаишника за панорамным окном и еще стоявшего по левому борту на трассе какого-то идиота в форме сотрудника дорожно-патрульной службы: кретин держал под козырек, отдавая честь всему этому безобразию. В следующее мгновение лимузин, протаранив милицейский «форд», был остановлен содрогнувшейся будкой, но еще раньше мочевой пузырь главы семьи не выдержал и опорожнился. Сам Николаенко ничего об этом не знал. Удар, разворотивший капот лимузина, был страшен — спасли подушки и ремни безопасности. Позже, почувствовав нечто теплое, стекающее по ноге, Николаенко испугался, что это кровь, рана, заработанная им в эту безумную ночку в нелегкой борьбе за место под солнцем. Николаенко справедливо решил, что еще легко отделался: вскоре у них у всех, даже у железобетонных ребят из охраны будет констатировано медиками легкое помрачнение рассудка на фоне сильнейшего шока. Потому что, честно говоря, от их показаний попахивало безумием. Да только Николаенко и, может, оставшийся целехоньким лейтенант Свириденко будут знать, что все не так просто, и что минула их в ту страшную ночь гневная кара Господня.
В чрезвычайной ситуации команда профессионалов продолжала действовать слаженно и четко. Охраняемый объект в мгновение ока был извлечен из аварийного лимузина и пересажен в единственный оставшийся на ходу джип охраны. При смене транспортного средства Николаенко был прикрыт телохранителями не только со стороны дымящегося, уже не жизнеспособного Бумера, но и со стороны возможной линии ведения огня из придорожных зарослей. Заклацали передергиваемые затворы. Свириденко так и замер: один из стволов показали ему. Даже сквозь ночную мглу лейтенант сумел различить смотрящую на него холодную бездну. Свириденко лишь чуть покосился в сторону — в этот же момент менты из «Кайенна» сопровождения, не церемонясь, извлекли из покореженного бумера виновника всей этой кошмарной и нелепой аварии. Парень был явно не в себе. А еще — явно модник из богатеньких. В какой-то придурошной шапочке поверх длинных волос, и — шельма — ни одной царапины.
— Я потерял управление, — в изумлении и ужасе глядя по сторонам, оправдывался он. — Я не знаю, что произошло!
«Наркоман, — понял Свириденко, — конченый наркуша, рублевская сволочь! Разворотил милицейский пост, расхреначил раз, два... четыре тачки, а теперь его отпустило, и он не понимает, что произошло». Благо парни не стали с ним церемониться — удар складным автоматом по почкам моментально сбил с удолбанного модника спесь. Дыхание у парня перехватило. Получив еще один удар, он скорчился на земле. Менты отволокли его к «Кайенну», подняли, хрипящего, как куклу, ткнули головой в крышу автомобиля:
— Лицом туда! Руки за голову! Ноги раздвинуть! Двинешься — получишь пулю.
Свириденко сглотнул: удолбанный, казалось, окончательно скис от того, что натворил. Двигатель единственного уцелевшего джипа зачихал. Из второго, опрокинутого («Гелендвагена» — определил Свириденко), выбирались охранники, изрядно потрепанные, но живые. Один из них подошел к «Кайенну»и добавил моднику ногой в бок, процедив сквозь зубы:
— Сучара! Что, думаешь, вам все можно?!
Парень снова захрипел.
«Убьют они его, — вдруг пожалел Свириденко. — У нас теперь другая страна, и они здесь — главные».
— Уезжайте! — бросил ударивший в сторону джипа с охраняемым лицом. — Давайте отсюда! Валите!
Двигатель снова зачихал и... не завелся.
— Что там еще?
— Не знаю! — откликнулся водитель. — Не заводится.
Возникло секундное замешательство. И стало как-то тихо. Люди переглянулись. В этот момент модник повернул голову и сдавленно произнес:
— Я не знаю, что случилось. Поверьте. Там...Словно в него бес вселился!
— Я разве сказал башкой вертеть? — грубо оборвал модника мент со складной, укороченной версией «Калашникова».
— Я... Мне очень жаль... — Модник пытался что-то объяснить. Свириденко с неожиданным холодком в душе подумал, что парень ведет себя странно. — Правда. Управление...
— Говорил башкой вертеть?! А, тварь?! Я как сказал стоять?! Жаль тебе?! Да?!
И со всего размаху ткнул парня металлическим прикладом в плечо. Тот вскрикнул, пошатнулся и съежился, потом уже только стонал. («Если б не был таким крепким, — успел подумать Свириденко, — ключица была бы сломана».) Мент на этом не успокоился: возвращая автомат по дуге, решил припечатать парня в голову. Это уже был перебор — удар по затылку вполне мог оказаться роковым. Но парень неожиданно ловко, с почти незаметной амплитудой, пригнулся, и сталь прошла выше, не совершив своей смертоносной работы. («Они чего, совсем сдурели?! — снова пожалел парня лейтенант Свириденко. — А он, видать, и правда крепкий, мож, не совсем модник?»)
— Мне тоже жаль! — пояснил мент свои действия.
И тут случилась вещь совсем неожиданная: двигатель искореженного бумера взревел, словно кто-то выжал педаль газа на нейтральной до упора. Только ведь в машине, годной лишь на свалку, никого не оставалось.
