— Не рано ли она проснулась? — Ни к кому не обращаясь, проговорил Миха.
— Бабочка-капустница все знает! — важно ответила бабка.
— И ты вспомнишь, — веско заявил дед. — Если тебе суждено.
— Ну да, ну да, — кивнул Миха. Шоу продолжалось.
Цены на заправке, невзирая на весь перфоманс, оказались умеренные. И это в нескольких-то километрах от селебритис-бантустана. Миха усмехнулся, и бабка, и дед разулыбались в полные рты. Миха протянул каждому по сто рублей:
— Вы молодцы.
— Ой, милок! — вскинулась старушка, пряча деньги в прорезь зипуна.
— Красавчик, — вставил дед и помахал купюрой как счастливым лотерейным билетом. — Бля... нах.. Ты заплатил!
— Спасибо тебе, — чуть не прослезилась заправщица. — Ты не жадный, я гляжу. — И она провела рукой перед глазами. — Жадность — плохо. Правда. А я правду знаю.
— Жадный отвалил бы по штуке или поболе, — сказал дед, — иль ваще ничего! Сто рублей — сто друзей... Заплатил!
Миха пожал плечами. Дед почесал соломенный затылок (скорее всего, тоже парик) и начал переминаться с ноги на ногу, словно хотел в туалет.
— Иди уж! — бросила ему заправщица.
— А-а? — Дед вопросительно указал на Миху. — Сук...
Старушка кивнула. Наклонилась к Михе и ласково пожелала:
— Счастливого пути тебе на посошок!
Соломенный захихикал, будто это была какая-то урологическая шутка, и Миха с усмешкой различил, что застрявшие у него в бороденке кусочки синевы — это тоже бабочки, крохотные мотыльки, наподобие цветного бисера. А старушка-заправщица вдруг бросила пристальный взгляд поверх Михи, в темноту салона и быстро проговорила:
— Пошла отсюда, мерзость!
Миха в изумлении уставился на заправщицу. Потом его губы растянулись в улыбке, и не оборачиваясь, он указал большим пальцем правой руки на заднее сидение:
— Там никого нет.
И снова прыснул. Шоу несколько подзатягивалось, но ему почему-то совсем не хотелось отсюда уезжать. Через секунду Миха-Лимонад понял, что опять смеется. Вместе с бабкой, а вскоре, повизгивая на высокой ноте, к ним присоединился соломенный дед.
— Слышь, ярило-хуило, — обратилась к нему старушка, — возит за плечами утопленницу, а говорит, никого нет.
При этих словах дед заржал так, что ему пришлось ухватиться руками за живот:
— Да их, блядей, там полно! — вдруг выдал он, давясь смехом. — Всех, кто ездил на нем до красавчика. Ни там — ни здесь.
— Ладно, старый, — успокоила его заправщица. — Лопнешь еще.
— Ни там — ни здесь, сука! — изумленно повторил дед и замолчал, невинно и забавно хлопая глазами. И добавил что-то совсем уж невразумительное. — В нем совсем нет тени, в сбежавшем мальчике. А зверь живет в тени.
— О чем это вы? — поинтересовался Миха, но дед с бабкой снова заржали.
— Ты на них не обращай внимания, красавчик. Ни там — ни здесь, — успокаиваясь, махнула рукой старушка. — И тогда они будут просто, как кино. Скользят себе по поверхности света, а тебе — по барабану. Безвредны.
Дед прищурился и поднял указательный палец — в этот момент все Михины подозрения насчет маразматика выглядели более чем убедительно.
— За экраном видел когда, блядун-красавчик? — вопросил соломенный, а Миха-Лимонад отказывался верить собственным ушам. — В телевизоре иль где в кино? За экраном — пусто. А когда нет изнанки, ничего и нет, — дед развел руками. — Все — пиздец! Ни там — ни здесь.
Миха покачал головой:
— Для меня это слишком сложно, — он ухмыльнулся. — Слов много непонятных.
И тогда дед еще выше поднял поясняющий перст, и по закону жанра должна была сверкнуть молния, превращая соломенного в самую экстравагантную версию свирепого пророка, встречающуюся на автобанах вокруг Москвы.
— Слушай, пиздовертыш! — промолвил он. — Глаз видит благодаря человеку, а не человек благодаря глазу. — Дед сделал внушительную паузу, а потом расстроено причмокнул. — Вот на этой хуйне все и держится.
— Что держится? — автоматически переспросил Миха.
Дед развел руки в стороны, словно собираясь танцевать гопака:
— Да, все это ебливище вокруг, — радостно резюмировал он и совершил характерный жест руками и тазом, что тут же придало ему вид мелкого пса-мерзавца, облюбовавшего хозяйскую ногу. — Мужья и жены, зверье, гады во мгле, камни очень любят звезды, а минералы — лед, ворон и дуб, береза и песня дудочки, чертополох, и снова парни и девки, хороводы и вода-водица в тайную ночь... Слушай — может, поймешь в чем отличие пениса от фаллоса.
— Иди уже, — осадила соломенного бабка и пояснила Михее: — Парацельсом увлекся в последнее время. Совсем, старый дурак, рехнулся.
— Кем? — оторопел Миха-Лимонад и снова засмеялся. — А с чего он столько матерится?
— Он не матерится, — бабка пожала плечами, и Михе показалось, что она взглянула на него с сожалением. — Он отцуется.
— Отцу... чего? Отец, что ли? Ну, вы... — Миха смахнул смешливую слезу. — Ладно. Понял. Буду знать.
— Ебать тебя носком: небесполезное знание, — вставил дед. И вдруг повторил: — В нем совсем нет тени. Она сможет видеть его только твоими глазами. Избавься от тени — слушай песню сестры.
— Иди уже! — махнула на него бабка.
— Это уже какой-то Гребенщиков! — расхохотался Миха.
Пора было ехать. Миха повернул ключ зажигания.
— Ну, пока вам, — с сожалением сказал он старушке-заправщице.
— На-ка тебе от деда моего подарок, — отозвалась та, протягивая Михе-Лимонаду крохотный пакетик.
— Это что? Памятка матершиннику? Оц... отцу...
— Еще чего! Тайные слова захотел, — перебила его бабка. — Это тебе свирелька на память. Сам же про дудочку пастушка вспомнил. Свирелька. Чтоб про свою не забыл в дальней дороге.
— Какую свирельку? — спросил Миха.
— Такую! — старушка развела большой и указательный пальцы не больше, чем на сантиметр. — Малюсенькую.
Соломенный снова захихикал — видимо, любое упоминание продолговато-конических предметов вызывало в его воображении лишь шуточки конкретно-урологического толка.
— Повесишь на ключ, — подсказала старушка. — Презент.
— Спасибо, — Миха взял подарок. Это был брелок в запаянном полиэтилене, скорее всего китайского производства. Миха-Лимонад в третий раз подумал, что хозяева бензоколонки действительно молодцы.
* * *
Миха выехал на дорогу. Посмотрел в зеркало заднего вида. Огонек в ночи исчез, должно быть, скрылся за поворотом.
Мир вокруг спал. Лишь свет фар выхватывал куски пространства из густой тьмы. Миха-Лимонад курил «Галуаз» и думал о странных вещах. Уже много ночей подряд он видел во сне море. И ощущение того, что всем им сулил вначале мир, накатило внезапной волной. Наивное и свежее, как утренний дождь, обещание радости, и долгий великолепный путь, полный опасностей, от которых можно погибнуть, но невозможно устать. Куда сбежали эти четверо мальчишек? Иногда Михе-Лимонаду казалось, что они пропали вместе с Буддой. Миха видел во сне море, похожее, как две капли воды, на море его детства, но в то же время совершенно другое; это было удивительное знакомое место, только во всей географии своей дневной жизни Миха-Лимонад не смог бы определить его местоположение. Там были ответы. Ответы на все вопросы, много лет назад вынесенные взрослеющим сознанием на периферию. С каждой ночью он, как в детстве, подходил все ближе к разгадке, но, как это всегда бывает, в последний момент просыпался. Счастливым и ничего не знающим.
