— Очень хорошо, Соболь. Ты уверен?
— Да… но… — И лейтенант Соболев снова удивленно посмотрел на Деда:
— А что нам это дает? Мало ли кто захотел чаю?
— Дает, мой дорогой, дает. Но мне нужны доказательства. — Дед вдруг нахмурился и добавил:
— Да, доказательства. — И Соболеву показалось, что он уловил в голосе Деда печаль.
— Не понимаю… Товарищ генерал, мы не сможем определить их голосов, я имею в виду идентифицировать… Ну как объяснить… Мы, что ли, не знаем их тональности, тональности, в которой записана эта пленка, эта пьеса… Не за что зацепиться.
— Понимаю. А сравнить мы сможем?
— Так не с чем!
— А если есть?
— Откуда?! — проговорил Соболев, а Дед подумал: «Во дает вечный пацан, за последние пять минут у него третий раз глаза лезут на лоб от удивления… Счастливый человек!»
— Не важно. Сможешь сравнить?
— Как два пальца… Ой, простите.
— Сейчас я тебе принесу эти два пальца, но только не промажь, стрелок… Сейчас я вернусь. — Дед поднялся, лейтенант Соболев тоже вскочил. — А ты мне очисть этот голос, чтоб он у меня был голенький, как картофелина.
— Есть, товарищ генерал.
Дед мысленно улыбнулся, заметив, каким вдруг серьезным стало лицо Соболева — точно пацан! Но если уж пацан, то вундеркинд!
Запись своих переговоров Дед забрал — лейтенант Соболев сделал их в одном экземпляре. И сейчас Деда интересовал лишь маленький кусочек, тот, который аппаратура сделала, когда уже Соболев получил официальный отбой. Разговор со старым боевым товарищем, генералом Панкратовым. Дед все стер — никаких преждевременных указателей, оставив всего два слова: «майор… слушает…» Два слова, но этого Соболю будет достаточно. Вот как все происходит — Рябчик уже успел доложить по связи о действиях братишек-военных, и с минуты на минуту Дед ждет его вместе с дискетой, а на Деда уже надавили сверху: что ж это твой солдатик вытворяет с пленным, Пал Саныч? Ну сунулись вояки не в свое дело, но это же вообще ни в какие ворота не лезет! Ты разберись — может, это похищение? Если что из-за этого с самолетом произойдет, с нас с тобой шкуру спустят… Вот так! Эх, Стилет-Стилет, где ты, мой солдатик дорогой… Будь только осторожен, очень многие сейчас получили право огня на поражение… Будь осторожен и появись быстрее, нет у нас с тобой времени, сынок…
Два слова: «майор… слушает…»
И этого Соболю будет достаточно.
Дед вернулся к лейтенанту Соболеву:
— Сиди, сынок. Ну как?
— Как картошка, совершенно четкое слово «чай». Вернее — «чаю».
— Вот тебе еще пленочка. Не крути — там всего два слова.
— Что это? — Соболев поставил на воспроизведение: «Майор слушает».
— Сравнивай.
— Это не… Не то, что я сейчас…
— Соболь! Мало знаешь — дольше живешь.
— Так точно! Только у нас говорили — спокойно спишь.
— А здесь — вот так. И к сожалению, я не шучу, сынок. За работу.
— Есть. Мне нужна пара минут.
— Валяй. Сигарета у тебя найдется?
— Вы же бросили…
— Ну, бросил. Так есть?
— «ЛМ» подойдет? Настоящая Америка…
— Давай. Спасибо. — Дед взял протянутую ему пачку сигарет «ЛМ», бросив: «Хрен с ней, с Америкой, там тоже люди», прикурил от Соболевской зажигалки «Крикет» и отошел к окну. «Какой чудный ясный и солнечный день… Ну где же ты, Ворон, проявись. Бежит, бежит наше время. И настигаю я кое-кого, Воронов, настигаю и боюсь, тебе это будет не очень приятно… Только где ты сейчас? Они устроили на тебя тихую охоту, поэтому только проявись… Мне надо зафиксировать твой звоночек, и тогда я смогу все остановить. Я знаю, что крайне опасно, но ты придумаешь что-нибудь. Ничего, Стилет, и не в таких переделках бывали. И я никогда тебе этого не говорил и не скажу, но ты был лучшим, лучшим из всех, не Макс, не Галкин и не Рябчик, хотя бойцы высшей пробы, а ты, Игнат, хоть и душа у тебя была самая ранимая…»
— Есть! Есть, товарищ генерал!
— Ну? — Дед вдруг с силой затушил сигарету о пепельницу.
— Я совместил тональности и теперь даю стопроцентную гарантию.
— Ну что?
— Это один голос. На двух пленках один и тот же голос.
— Вот как… — Дед в упор посмотрел на лейтенанта Соболева, тот выдержал взгляд совершенно спокойно и повторил:
— Стопроцентная гарантия.
— Хорошо, Соболь, спасибо. Сделай дубликат сверки и держи у себя, пока все не закончится. Скоро мне это понадобится.
Дед бросил взгляд в окно — это все не есть доказательства. Он крепко сжал руку в кулак. Но этого достаточно. «Заячьи уши» вылезли из капусты. А сейчас кто сделает первый шаг, тот и проиграет. «Заячьи уши» вылезли из капусты, и теперь они находились в крепко сжатом кулаке Деда.
* * *
Четверг, 29 февраля
14 час. 01 мин. (до взрыва 2 часа 59 минут)
— Товарищ генерал, разрешите?
Дед обернулся:
— Они?
— Так точно. Чеченцы на связи. Угрожают.
— Давай трубку. — Дед начертил рукой в воздухе круг. — Быть может, удастся «поймать» этот звонок, хотя прежде все попытки зафиксировать телефонный номер не удавались. Они пользовались блокировочным устройством, просто перекоммутируя линии: получалось так, как будто звонили из разных районов Москвы одновременно. Слушаю.
— Во что вы играете? На вас сейчас жизни трехсот человек. Это будет ваша ответственность.
— Я знаю.
— Кто у вас принимает решения?
— Я командую операцией. Можешь называть меня Дед.
— Дед?.. Хорошо, Дед. Что происходит? Что за шоу вы устроили на дороге?
— Выясню, кто вмешался в ситуацию.
— Мы свои обязательства выполнили — передали вам дискету. Так? Осталось меньше трех часов. Вам не расшифровать дискету. Если хотите знать, вы даже не сможете взломать пароль.
— Понимаю…
— Мы связались со средствами массовой информации. Кстати, на борту самолета находится академик Геворкян.
— И это мне известно.
— Мировое светило плюс еще триста человек… В обмен мы требуем лишь одну жизнь. Если с Зелимханом что-то произошло, то этот звонок последний.
— Постойте. Он жив.
— Гарантии? На ваше слово мы больше не надеемся.
— Повторяю вам: он жив.
— Учтите, вам теперь не удастся скрыть своего отношения к заложникам. Мы связались с крупнейшими информационными агентствами.
— Очень жаль.
