Ей продолжали колоть ранозаживляющее, глюкозу и витамины группы «В» для поддержания работы сердечной мышцы, но ей принесли таблетки. Что-то для сосудов головного мозга. Еще один недуг: афазия или амнезия — словом, потеря памяти. Вика — чемпион по части недугов. Еще — поливитамины. И какие-то бирюзовые продолговатые капсулы. Болеутоляющее.
— Как оно называется? — спросила Вика у сестры-сиделки, запивая капсулы водой. Алла и поила, и кормила Вику со своих рук. Теперь она будет еще давать ей таблетки.
— Нарозин, — ответила Алла.
— Никогда не слышала о таком, — произнесла Вика.
— Еще бы… О вас заботятся.
— Кто?! — быстро спросила Вика.
— Выздоравливайте, — сказала на это Алла с какой-то отстраненной и одновременно настойчивой интонацией.
— Кто? — повторила Вика, но Алла уже направилась к входной двери. — Но постойте… Что с моими детьми?! — Эту фразу Вика почти выкрикнула.
— Не надо кричать, вы не у себя дома, — спокойно произнесла сестра-сиделка. И, будто бы выдавая Вике приз за дальнейшее хорошее поведение, добавила:
— С ними все в порядке.
— Но когда я смогу…
— Выздоравливайте, — перебила ее Алла.
— Но почему?.. Почему мне не дают возможности…
Однако сестра уже закрыла за собой дверь. Щелчок… Климпс.
— Когда, когда я смогу? — произнесла Вика, глядя на дверь светлого дерева, затворившуюся и теперь молчаливо неподвижную. — Когда… когда?
Все. Ее силы быстро кончились. Она моментально опустошилась. Осталось лишь чуть-чуть влаги. Поэтому еще раз пришли слезы. Уже во второй раз. Воля отступила. Но и страхи тоже. И все это сначала растворилось в слезах. О-оп, Вика теперь любит поплакать… Все это сначала растворилось в слезах и постепенно, словно кто-то медленно подкрадывался к ней, становилось таким безразличным, потому что продолжало растворяться в этом влажном тепле и дальше.
А потом Вика уже поняла, как звался этот «кто-то»… Это был туман. Он вернулся.
* * *
Туман. Чудесный туман над морем. Наверное, это и есть убежище для маленького беззащитного существа. В нем хорошо. В нем совсем нет боли. И в нем возвращаются чудесные сны.
* * *
Понадобилось не так много времени, чтобы Вика поняла еще одну вещь. У этого милосердного тумана, затоплявшего темные пещеры и растворявшего боль, тоже имелось имя. Его имя было нарозин. Болеутоляющее, которое Вике сначала вводили посредством инъекций, а затем давали в виде бирюзовых продолговатых капсул. Возможно, ее состояние было очень тяжелым, болевой шок постоянно грозил комой, и ей давали болеутоляющее с самого начала. Сразу после того, как реанимационные усилия вернули ее к жизни. Болеутоляющее оказалось очень эффективным. У этого милосердного тумана тоже имелось свое имя. Его имя было НАРОЗИН.
* * *
Через несколько дней после того, как Вика определила имя тумана, она снова проснулась ночью, ближе к утру. Она не могла точно сказать, сколько сейчас времени. Белесо-серые сумерки за окнами — явные предвестники скорого рассвета, но в котором часу сейчас начинается рассвет? И что значит это сейчас?
Сколько времени она уже находится здесь?
Потом Вика поняла, что разбудило ее, — это был хлопок закрывающейся автомобильной дверцы. Но даже, наверное, не это. А прежде всего голоса, приглушенно звучащие в абсолютной предрассветной тишине за окнами. Это, конечно, был бред, пограничное состояние между сном и явью, между беспамятством тумана и тайной темнотой пещер. Возможно также, что все это лишь приснилось, но Вике показалось, что эти голоса в белесо-серых сумерках говорили о ней. Только самым важным оказалось даже не это. Потому что один из голосов, возможно, и в самом деле прозвучавших лишь во сне, показался Вике знакомым.
— Господи, — тихо, очень тихо, чтобы самой не услышать проскользнувших ноток рыдания, проговорила Вика, — я становлюсь сумасшедшей.
Но как она ни старалась, ей не удалось справиться и слезы снова покатились из ее глаз. Теперь они сделались ее частыми гостями.
Но почему кто-то должен говорить о ней среди ночи ближе к рассвету?
Ну что это за бред? И еще эти слезы… «Господи, как же я устала и как же я слаба! Я, оказывается, очень слабая, и я не могу выдержать всего этого.
Пожалуйста…
И почему? В чем моя вина? Что же я сделала, чтобы вот так… со мной?.. За что? Я ведь, оказывается, так слаба…»
И к чему?
Дети. Двое близнецов. Все, что осталось от ее мира, когда-то полного Любви. Нет, не так. Ставшее ее Миром. Ставшее смыслом ее существования. Леха и Вика.
— Леха и Вика, — проговорила она, чувствуя, что вновь проваливается в сон, — мои любимые… Я больше не отдам вас никому.
Один из голосов показался знакомым. Могло такое быть? «Не дури. Что за ненормальная история перед рассветом? Что за безумная мысль…»
Однако, вновь погрузившись в забытье и будучи не в состоянии отличить явь от сна, там, в тишине предрассветных сумерек или в глубине своих сновидений, она услышала, как медленно поворачивается ключ в замке зажигания, запускается автомобильный двигатель и как через некоторое время шум мотора стихает вдали.
Вика спала.
Ночной визитер, вне зависимости от того, был ли он во сне или в реальности, уехал.
* * *
— Это не страшно. Всего лишь частичная амнезия, и будем надеяться, что память удастся быстро восстановить, — проговорил доктор. — Главное, что наблюдается устойчивая самоидентификация, а то, что некоторые эпизоды вашей жизни выпали из памяти, — это не беда.
— Значит… Значит, у меня есть какие-то шансы? — со слабой, несколько отсутствующей улыбкой проговорила Вика.
— Не какие-то, а очень, очень большие шансы, — ободряюще пообещал врач. — Вы умница. Молодчина. Главное — покой. Не старайтесь зря прояснить некоторые моменты, если сейчас не получится. Некоторое время, пока полностью не восстановитесь, лучше не напрягать ни память, ни нервную систему. Нам сейчас надо очень беречь себя.
Доктор был сорокапятилетним мужчиной с чеховской бородкой, мягким взглядом, быстрыми и очень чистыми пальцами рук. Щеки у него вислые, но на них играл румянец. Вика была уверена, что видит его в первый раз. Доктор мягко намекнул, что это не так, но настаивать не стал.
— Я ваш лечащий врач, — весело поприветствовал он Вику, как только появился в палате. — Ну, как у нас сегодня дела?
Вика лишь минут пятнадцать назад получила свою положенную порцию обезболивающего, и сейчас спасительный туман уже подбирался к ней нежными приливами.
— Знаете, доктор, зуд… Там, под гипсом, чешется.
— Очень хорошо. Выздоравливает.
— Зуд невозможный. Очень хочется почесать. Так, знаете…
