Через четверть часа карета итальянца выехала из города через Спасские ворота и взяла курс на Москву.
А по всему маленькому городу Угличу уже лился тревожный бой набата. Люди останавливались и поднимали головы в сторону высокой городской колокольни. И бежали уже люди со всех сторон к царскому дворцу с криком:
– Дьяки убили царевича!
– Дьяки царевича убили!
Первым «вверх», то есть во дворец, прибежал мальчик Петрушка Колобов, верный товарищ царевича, и сообщил, что царевич на заднем дворе покололся ножом.
Петрушкина мать Марья – постельница царевича – с воем бросилась на задний двор. Следом за ней сбежала по лестнице заранее обезумевшая царица Марья.
Во дворе уже находилась кормилица Орина Жданова-Тучкова с окровавленным мальчиком на руках и рядом с ней стояла и причитала растерянная мамка-воспитательница Василиса Волохова.
– Я не виновата! Я ни при чем! Я ни при чем! – бросилась она к царице-матери.
Но Марья (она же Марфа) и слушать ее не стала. Она вырвала из ближней поленницы полено и стала бить Василису Волохову по голове.
– Это все ты! Это все ты! Твой сын Осип! Это Данила Битяговский! Это Никитка Качалов!
Злость захлестывала царицу. Она знала, что так и будет.
Мало того что ее, красавицу, выдали замуж за старика-урода царя! Мало того что этот царь, этот царь-полутруп еще при своей жизни сослал ее в изгнание в этот маленький глухой город! Так теперь убили еще сына! Отобрали и сына, и последнюю надежду поцарствовать, свести счеты со всеми врагами-ненавистниками.
Это не просто сына убили. Это убили всю жизнь.
Она дико кричала, и била, и била поленом по голове Василису Волохову! У Волоховой уже были перебиты пальцы! Волохова валялась в ногах, умоляла ее не бить. Вся голова у нее была в крови, а царица не могла перестать.
Появились ее братья. Оба прискакали верхами: пьяный Михайло Нагой и полупьяный Григорий.
Григорий не удержался и тоже стал бить ногами мамку.
Отовсюду сбегался и съезжался люд. Посадские, слободские, посошные люди… Рабочие с пристани с топорами. Казаки с судов… Какие-то люди с рогатинами…
– Дьяки убили царевича!
Набат бил все тревожней и тревожней. И со всех сторон неслось:
– Дьяки убили царевича!
Прискакал на взмыленной лошади сам старший дьяк Михайло Битяговский. Он пытался успокоить народ. Но не тут-то было.
– Бейте его! – приказал Михайло Нагой.
Прислужливый люд первым начал дрекольем бить Битяговского и стаскивать его с лошади. А как же не бить, ведь прозевали царевича, надо хоть здесь выслужиться перед царицей.
Особенно старался конюх Тимофей Петров, который к этому времени окончательно проснулся. Тяжелая оглобля в его руках переломала не одну защищавшуюся руку.
Михайло Битяговский на коне пробился к деревянной избе для служилых людей и даже успел запереться. Но толпа выломала дверь, выволокла Михайлу наружу и забила камнями и палками до смерти. Заодно убили Данилу Третьякова, человека Битяговского, который тоже оказался в избе.
На свою беду, прибежал на задний двор Никита Качалов – друг Осипа Волохова, сына забитой мамки.
– Бейте его! – кричала ополоумевшая Мария. – Вот он убийца!
Никиту Качалова забили.
Откуда-то приволокли полуживого, ничего не понимавшего Осипа Волохова и на глазах у царицы Марфы убили окончательно.
Служивый человек Волоховых Васька было кинулся закрыть хозяина телом, так в момент забили и его.
Толпа озверела. Стали бегать за всей семьей Битяговского и его людьми. Притащили к царице его мать и сестер. И если бы не вмешательство попа Спасского собора Богдана и других священников, их забили бы до смерти тоже.
Кровь лилась рекой.
Сына Битяговского Данилу убили в дьячей избе. После всего всем миром разграбили дом и подворье ненавистного дьяка.
Питье в бочках из погреба Битяговского выпили и бочки покололи. Со двора забрали лошадей девятеро. Пусть от проклятого дьяка будет польза. Под шумок увели их в дальние деревни.
Все ненавистное семя людей Годунова было убито или попряталось. Многие дьяковы люди убежали в леса.
Долго еще волны злобы и крови перекатывались из края в край Углича. Долго еще звенел и плакал колокол.
Постепенно злоба стала затихать. Все стало успокаиваться.
Вспомнили о Москве.
И это воспоминание было таким нехорошим, что в животе холодело, а ноги подгибались.
Убитого царевича Григорий Нагой прилюдно отнес в собор Спаса Преображения, где младенца оставили для отпевания и похорон, чтобы все жители города могли пойти и проститься с ним.
Только этого не произошло. Заплаканные женщины в мрачных черных платках и вооруженные ножами люди из дома царевича встали на ступеньках храма и ни одного человека не пускали внутрь.
Ни один горожанин так и не сумел в этот день увидеть убиенного столь дорогого всем царского отрока и проститься с ним.
* * *
Чex-итальянец Симеон, покидая город, понимал, что главная тайна и опасность для Московии уезжает из Углича вместе с ним в его карете.
На сегодняшнем языке ее бы назвали «детонатор для огромной бомбы по имени государство Российское».
* * *
Два дня подряд высылал Михайло Нагой свою вооруженную челядь на московскую дорогу перехватывать всех людей, скачущих в Москву и едущих из нее. Ясно становилось, что дела его плохи.
Крови в Угличе больше не было, хотя рукоприкладство и побои продолжались. На второй день почему-то убили юродивую женку Орину, чей сын Афонька недавно был взят ко дворцу. Это было последнее и не совсем понятное убийство.
Многие уже стали понимать, что «угличское дело» добром не кончится и надвигается московская расправа. Посадские люди видели, как пытаются Нагие спрятать концы в воду.
Всех убитых Михаил Федорович Нагой велел стащить в овраг. На них сверху положили залитое кровью оружие. Прошел слух, что Михайло велел полить его курячьей кровью.
* * *
Первый посыльщик с известием о смерти царевича вылетел из города через двадцать минут после его гибели. Он не мог ничего сообщить Москве, кроме факта смерти Дмитрия Углицкого. Но о ней следовало известить Годунова немедленно. За каждую минуту промедления можно было потерять голову. Правитель Борис держал информационную струну между Угличем и Москвой туго натянутой.
Второй гонец с подробным рассказом о событиях в городе выехал на следующий день утром, еще затемно. В Москве он оказался к концу заутрени. В семье Годунова еще и не ложились.
Происшедшее ошеломило правителя. Событие могло быть самым несчастным и самым счастливым случаем для него. Одно неверное движение – и он со всей семьей летит в пропасть, в тартарары. Зато все дальнейшие поступки, сделанные им грамотно, скорее всего приведут его на престол.
