— Лучше взять копья и длинные мечи, — посоветовал он, — вместо этих коротких штук.
— Почему? — спросил Леофрик.
— Когда карабкаешься на крутую стену, все, что ты можешь сделать, — это попасть врагу по лодыжкам, — объяснил Пирлиг. — И свалить его. Я уже делал это раньше. Тебе нужно оружие, которым можно дотянуться далеко, и хороший щит.
— Да поможет нам Бог, — сказал Леофрик.
Разумеется, всем нам было страшно, потому одна из самых страшных составляющих войны — это штурм. Будь я в здравом уме, я бы не рвался в атаку, но меня переполняла боль утраты, и я думал только о мести.
— Пошли, — торопил я, — ну же, пошли!
Но мы еще не были готовы к выступлению. Люди собирали копья, которые метали в недавнем бою, лучников выдвигали вперед.
Когда бы ни началась атака, мы хотели, чтобы сперва на врагов обрушились град копий и туча жалящих стрел, чтобы раздразнить датчан; однако на то, чтобы организовать копейщиков и лучников, расставив их за теми, кто пойдет на штурм, требовалось время.
А потом — к несчастью для наших лучников — снова начался дождь. Их луки все-таки смогут стрелять, но тетива из-за воды станет не такой упругой. Огромное брюхо черного облака нависло над долиной, небо потемнело, дождь начал барабанить по шлемам.
Датчане выстроились на укреплениях, колотя оружием по щитам, когда наша армия окружила их твердыню.
— Вперед! — закричал Альфред — и мы двинулись вперед, на укрепления, но остановились, подойдя на расстояние выстрела.
Дождь усыпал каплями край моего щита; там, на железной кромке, появился новый четкий след от удара клинком, но я не помнил этого удара.
Датчане глумились над нами. Они знали, что надвигается, и, вероятно, радовались предстоящему штурму. С тех пор как Гутрум взобрался на холм и обнаружил тут крепость, он, вероятно, представлял, как люди Альфреда пойдут на эти стены и как тогда датчане нас перебьют, пока мы будем карабкаться на крутые склоны. Теперь настал час битвы Гутрума. Он поставил своего соперника Свейна и своего саксонского союзника Вульфера снаружи крепости, без сомнения надеясь, что те смогут уничтожить добрую часть армии саксов, прежде чем начнется штурм укреплений. Для Гутрума было не так уж важно, что эти люди сами погибнут. А теперь его воины станут сражаться в битве, которую он готовил с самого начала.
— Во имя Господа! — выкрикнул Альфред, но больше ничего не добавил, потому что внезапно ударил гром.
Долгий звук раскатился по небесам — такой громкий, что некоторые из нас вздрогнули. За стенами форта небо распорол белый зигзаг молнии.
Теперь дождь барабанил вовсю, перейдя в настоящий ливень, вдалеке прокатился новый удар грома, и саксы, должно быть, подумали, что это знамения свыше, потому что внезапно вся армия двинулась вперед. Никто не отдавал команды, если не считать командой призыв Альфреда к Богу. Мы просто пошли в наступление.
Люди кричали, приближаясь к форту, — не выкрикивали оскорбления, а просто шумели, чтобы придать себе храбрости. Мы приближались не бегом, а шагом, потому что надо было держать щиты близко друг к другу. Потом нас оглушил еще один раскат грома, и дождь, казалось, полил с новой, просто неистовой силой. Он хлестал мертвых и живых, и теперь мы были уже близко, очень близко от укреплений, однако за сплошной завесой дождя было трудно разглядеть ожидающих нас датчан.
Я увидел ров, уже затопленный водой. Запели тетивы луков, полетели копья — и мы с хлюпаньем сползли по склону рва, а на нас обрушились копья датчан. Одно из них ударило в мой щит, упало, я споткнулся о наполовину скрывшееся в воде древко, восстановил равновесие и начал карабкаться вверх.
Не вся армия попыталась пересечь ров. Храбрость многих изменила им на краю, но несколько групп все же пошли в атаку. Мы были тем, что датчане называют «свинфикьяс», «кабанья голова» — самыми умелыми воинами, которые пытаются распороть скьялдборг, как кабан распарывает охотника клыками. Но помимо этого мы должны были также сперва пересечь затопленный водой ров, чтобы взобраться по его дальнему склону.
Мы держали щиты над головами, шлепая по рву, потом стали карабкаться вверх, но мокрый откос был таким скользким, что мы постоянно съезжали обратно, а на нас продолжали сыпаться датские копья. Кто-то подтолкнул меня сзади, и я взобрался на откос ползком, на коленях, со щитом над головой. Мою спину прикрывал щит Пирлига.
Я услышал над собой громкий шум и сперва принял его за раскат грома, но мой щит продолжал барабанить меня по шлему, и тогда я понял — это молотит датчанин, пытаясь пробить липовое дерево и вогнать мне в спину меч или топор. Я снова пополз, приподнял нижний край щита, увидел сапоги, нанес удар Вздохом Змея, попытался встать, но тут меня ударили по ноге, и я снова упал.
Стеапа ревел где-то рядом. В рот мне набилась грязь, дождь поливал нас, и я слышал стук клинков, втыкающихся в щиты. Я знал, что мы проиграли, но снова попробовал встать и опять нанес удар Вздохом Змея. Слева от меня Леофрик издал громкий вопль, и я увидел, как кровь заструилась по траве. Дождь немедленно ее смыл, еще один раскат грома грянул у нас над головами, и я соскользнул обратно в ров.
Там, где мы пытались взобраться на откос, весь склон был испещрен нашими следами, трава стала белой как мел. Мы потерпели полное поражение, и датчане вызывающе вопили — а потом еще один поток людей ринулся через ров, и клинки снова застучали о щиты.
Я во второй раз полез вверх, пытаясь врыться сапогами в меловую почву. Мой щит был поднят над головой, поэтому я не увидел, как датчане побежали вниз, мне навстречу, и узнал об этом только тогда, когда о мой щит ударился топор — так сильно, что дерево расщепилось. Другой топор нанес скользящий удар по моему шлему, и я упал на спину. Я потерял бы Вздох Змея, если бы не петля из волос Исеулт на запястье.
Стеапа ухитрился перехватить датское копье и стащить владельца этого копья туда, где полдюжины саксов в ярости наносили удары чем попало, превратив ров в водоворот, в котором смешались вода, кровь и клинки. Кто-то закричал нам, чтобы мы двигались вперед, и я увидел, что это Альфред: он приближался пешком, чтобы тоже пересечь ров. Я проревел своим людям, чтобы те защитили короля.
Мы с Пирлигом ухитрились встать перед Альфредом и остались рядом с ним, прикрывая его и в третий раз пытаясь вскарабкаться по грязному от крови откосу.
Пирлиг вопил на своем языке, я выкрикивал проклятия на датском, и каким-то образом мы взобрались до середины, удержавшись на ногах; кто-то, может быть Альфред, толкал меня сзади.
А дождь все лил, и мы промокли до костей. Раскат грома потряс небеса, я взмахнул Вздохом Змея, пытаясь отбросить датские щиты, потом взмахнул снова, и мою руку встряхнуло, когда клинок ударился об умбон щита.
Датчанин — сплошная борода и дикие глаза — ринулся на меня с копьем, а я рванулся ему навстречу с мечом в руке, выкрикивая имя Исеулт, попытался вскарабкаться выше, и тут копейщик-датчанин снова ударил копьем. Наконечник угодил в мой шлем спереди, моя голова мотнулась назад, а другой датчанин стукнул меня сбоку по голове, после чего все вокруг завертелось, словно я хлебнул лишку, и погрузилось во тьму.
