– Тяжёлое было то, что теперь надо было жить по пионерским законам: помогать учителю, сообщать ему о вредных поступках других школьников, всегда говорить правду, смело критиковать товарищей по классу. То есть надо было жить душа в душу с педагогами.
– Это же хорошо, – сказал дядя Фёдор.
Но профессор Сёмин возразил:
– Хорошо-то хорошо, да только плохо.
– Почему?
– А вот почему. Был у нас в классе ученик Седов. Упущенный мальчик, он уже в четыре года курить начал. Однажды перед математикой он школьную доску воском натёр. Учительница Мария Яковлевна хочет условие задачи на доске написать, а у неё ничего не пишется.
– Это надо запомнить, – сказал Шарик дяде Фёдору. – Ведь у тебя в школе тоже доска есть.
– Не надо запоминать, – возразил профессор Сёмин и продолжил: – Учительница спрашивает: «Кто это сделал?» Все молчат. Тут я встаю и как честный пионер говорю: «Это Седов доску воском намазал». Конечно, Седову здорово влетело.
– И правильно, – сказал почтальон Печкин. – Его надо было выдрать как сидорову козу.
– А вас драли? – спросил профессор Печкина.
– Ещё как драли, – ответил Печкин. – Вот я и стал человеком. А то был бы неизвестно кем.
– Мало драли, – вдруг проворчал кот Матроскин. И попросил профессора: – Рассказывайте дальше.
– А дальше вот что было. После школы выхожу я во двор играть, ко мне подходят два мальчика из нашего класса и начинают такой разговор:
«Зачем ты рассказал, кто доску намазал?»
Я отвечаю: «Пионер должен говорить правду».
Они говорят: «Правду должна говорить газета «Правда». Чтоб такого больше не было!»
– И что, не было? – спросил дядя Фёдор.
– Было, – грустно ответил профессор.
– Что было?
– А вот что. Приходит однажды в класс учительница литературы Клавдия Ивановна и с ходу спрашивает: «Кто курил в классе? Продохнуть невозможно!» Все молчат. Я встаю и говорю: «Это Седов курил». И тут же мне кто-то в затылок металлической пулькой выстрелил.
– И что было с Седовым? – спросил дядя Фёдор.
– На два дня исключили из школы.
– Это непереносимо, – сказал Печкин.
– Переносимо, – решил Шарик.
– А дальше? – спросили все. – Всё наладилось?
– Ничего не наладилось. У нас в школе был музей детского творчества. Там стояли на стендах целые представления из пластилина. Например «Рыбак и золотая рыбка» или «Мужичок с ноготок». И мужичок был вылеплен как настоящий, и лошадка, и даже «хворосту воз».
И профессор рассказал, как Седов и другие упущенные ребята приходили в музей, отвлекали внимание пионервожатой и таскали эти фигурки.
Пока вожатая объясняла, в каком году был создан музей и кто были первые его создатели, Седов или кто-то другой открывал крышку стенда и быстро сминал в комок «лошадку, везущую хворосту воз» вместе с дровами и телегой.
Потом из этого комка вылепливался шар, в него наливались чернила, и получалась чернильная бомба.
– Так вот, Седов взял эту бомбу, – продолжил Сёмин, – и покатил между рядами. Она как раз и прикатилась к учительнице.
– Караул! – сказали слушатели.
– Караул! – подтвердил профессор. – Учительница говорит: «Безобразие! У нас диктант никак не получается, а тут какие-то разгильдяи шары пластилиновые катают». И как шлёпнет этот шар об стол.
– И что?
– Ну, что… Все первые парты синие, все вторые крапчатые. Учительница спрашивает: «Кто это сделал?» Все молчат. Я говорю: «Седов».
– Молодец, – сказал Печкин. – Только не надо было при всех.
– Надо было, – возразил Сёмин. – Учительница мне говорит: «Молодец, Эрик Трофимович», то есть: «Молодец, Эрик, что при всех правду сказал. Мы наградим тебя за это значком «Почётный пионер».
– А что во дворе? – спросил дядя Фёдор.
– А во дворе отлупили, – грустно сказал профессор.
– Больно? – спросил Печкин.
– Очень больно, – подтвердил профессор Сёмин.
На этом его тяжёлый случай закончился. Только дядя Фёдор под конец спросил:
– А что с этим Седовым стало?
– Что с ним стало? – ответил Печкин. – Наверное, давно в тюрьме сидит.
– Не-а, – возразил профессор Сёмин. – Институт теоретической физики возглавляет.
История пятая
Тяжёлый случай из жизни пелагеи Капустиной. Как она жениха упустила
Как-то раз на огонёк к дяде Фёдору заглянула соседка почтальона Печкина Пелагея Капустина. И как только она в дом зашла, почтальон Печкин засуетился, засуетился:
– Ой, у меня дрова не кормлены. Трава не сушена. Капуста не полита, и куры не напилены.
И он стал быстро уходить.
В последнее время они с Пелагеей заметно друг друга избегали.
Профессор Сёмин спросил:
– Вы, Пелагея Сидоровна, часом не поссорились с Игорем Ивановичем?
– Да навроде того… – отвечала Пелагея Сидоровна.
– Так расскажите нам. Может, мы вас помирим.
– И не очень-то хочется, – отвечала Пелагея. – Уж больно случай тяжёлый.
– Ой, тётя Пелагея, – сказал Матроскин. – Мы как раз о тяжёлых случаях из жизни и рассказываем.
Тут же Шарик чайник вскипятил, Матроскин конфет достал, а дядя Фёдор самое удобное кресло тёте Пелагее подвинул. И тётя Пелагея начала рассказ:
– Он ведь, почтальон наш Игорь Иванович, всегда на меня заглядывался…
А ведь это и действительно было так. Печкин несколько лет за Пелагеей ухаживал. Только по-своему. Однажды он приходит к ней с большой картонной коробкой и говорит:
– Пелагея, городские мужики своим женщинам цветы дарят. А я считаю, что цветы – баловство. Два дня постоят, и всё, их выбрасывать надо. Я тебе подарок получше принёс.
И всю коробку Пелагее на колени вытряхнул. А это цыплята были, двадцать штук.
В общем, Печкин всячески Пелагею баловал. То мотоцикл ей помоет, то лукошко грибов принесёт.
Однажды он к ней в гости зашёл, чай попил, а когда уходил, забыл журнал «Холостой мужчина».
Пелагея стала листать журнал и увидела такое объявление:
