Со второй парты поднялся улыбчивый Сева Бобров и заявил басистым голосом:
— Я умею перепиливать чурки.
Он взял дровешко на полу около печки и в момент перегрыз его большущими зубами.
— Вот, — показал он Люсе два огрызка.
Люся никак не могла понять, к чему относится столь блистательное владение зубами — к письму или к поведению.
— А теперь вы возьмите мел и напишите свое имя и фамилию.
Бобренок подошел к доске и довольно уверенно написал:
БАБ РОВ СЕ ВА.
— Хорошо, — сказала Люся. — А скажите, пожалуйста, что вы возьмете с собой, если вы идете в гости?
— В гости? — обрадовался Сева.
— Да, в гости. Причем к новым знакомым.
Юный интернатник подумал и уверенно ответил:
— Репу.
— Репу?! — удивилась Люся. — Нет. Это что-то другое. Они растут на клумбах… Бывают разного цвета…
Сева сразу догадался:
— Я все понял. Если я пойду в гости, я возьму кормовую брюкву.
— Отлично, — сдалась Люся, — продолжаем знакомиться.
Ликующий Се-Ва Баб-Ров утянулся за свою парту. Он так и сиял радостью за свои ответы.
— Сейчас напишет свое имя интернатница… Фю… Фью… Алый Язычок, — продолжила Люся. — Странное какое-то имя.
Сева Бобров снова встал из-за парты:
— Можно я скажу?
— Да, Сева.
— Ее зовут Фью-алка, или Свись-алка.
— Почему Свись-алка? Она свисает откуда-нибудь?
Интернатники засмеялись. Развеселились. Сначала тихо, потом сильнее.
— Она ниоткуда не свисает. Просто у нее такое имя, что надо сначала свистнуть, а потом показать что-нибудь красное. Например, язык. Это по-нашему, по-меховому.
— Спасибо, Сева. Это очень красивое имя, Фьюалка. У нас есть такие цветы — фиалки. Я их очень люблю. Прошу вас сюда.
Она жестом пригласила ученицу отвечать. Сверкнула лаковая молния, и ласка оказалась перед столом. Будто кто-то выключил ее изображение за партой и включил его уже здесь, у доски. Она стояла, нервно перебрасывая лапками мел.
— Напишите свое имя.
Лаковая молния, секунду поколебавшись, написала: «Фиалка».
Люся спросила:
— А что вы возьмете, если пойдете в дом к новым знакомым?
— Я возьму книги.
Дверь распахнулась, и вошел дир. Он держал большой черный поднос с капустными кочерыжками.
— Перерыв! Перерыв! — сказал он. На нем был белый передник и белый колпак. Видно, он всерьез экономил хендрики и был еще и буфетчиком при интернате. — Не перегружайте детенышей, пожалуйста. Устройте им игры на свежем кислороде.
Интернатники оживились и задвигались. Лаковая молния выключилась у доски и включилась за партой. (Так быстро она перемещалась.)
— Хорошо. Только я закончу урок! — строго сказала Люся. — Дорогие интернатники! Если вы идете в гости в какой-нибудь дом, и идете в первый раз, вы должны взять с собой цветы.
Пауза.
— Не книги. Не репу с брюквой. И даже не дрова. А, я подчеркиваю, ЦВЕТЫ.
Подчеркивать Люся научилась у папы. Папа всегда говорил очень умные вещи и самое умное постоянно подчеркивал.
— А теперь перерыв!
Счастливые интернатники с кочерыжками в зубах высыпали на траву. Причем практически бесшумно. Не топали ботинки, не стучали когти.
— Во что будем играть? — спросила учительница Люся.
— В толкалки! В толкалки! — кричали звереныши.
— В сшибалки!
— В валилки!
— Что это за игры? — спросила Люся у Всеволода Боброва. — Что надо делать? И кто выигрывает?
— Надо толкаться, пока все не повалятся, — объяснил Сева. — Кто упал последний, тот победил.
— Хорошо, — начальническим голосом сказала Люся. — Играем в валилки. Приготовились.
Старшие интернатники приняли борцовскую стойку. Мелкота побежала хвататься за деревья.
— Готовы? — спросила Люся.
— Готовы…
— Раз. Два. Три… Начали!
И закипела меховая поляна. Ученики хватали друг друга за лапы, за шею, за что попало и валили на землю.
Малышня висла на больших гроздьями. Большие шатались, ходили обвешанные мелкотой и шлепались. Кто свалился, на лапы не вставал. Подползал к другим упирающимся и вис на них.
Скоро все попадали. Остался на ногах один большой муравьед. Он ходил весь обвешанный мелкотой и пошатывался. Но держался. Вдруг белоснежный горностай прямо с земли сделал прыжок. И свалился ему на голову. Прыжок был такой, что часть горностая была еще видна на поляне, на траве, а часть уже подлетала к муравьеду. Муравьед рухнул. И все радостно завопили:
— Биби-Моки! Биби-Моки!
— Что значит «биби-моки»? — спросила учительница Люся у щекастого Севы.
— Это имя такое. Значит Большая Биби.
* * *
Над поселком разнесся рев начинальника. Интернатники кинулись в класс. Люся вошла последней. Как только она переступила порог, все сделали стойку на лапах. Люся сказала:
— Блюм!
И они блюмкнулись.
— Кара-Кусек, к доске.
Тушканчик в джинсовой жилетке вышел из-за парты и сделал прыжок через всю комнату. По дороге он перевернулся и шлепнулся у доски уже лицом к классу. Люся не знала — так это положено ему или это хулиганство. От того, кто жует дачные окурки, всего можно ожидать.
Но класс не насторожился. Значит, все в норме. Вряд ли Кара-Кусек после беседы с директором станет еще хулиганить и напрашиваться. Он стоял у доски и грыз мел.
— Напишите, пожалуйста, свое имя.
Тушканчик написал правильно:
КАРА-КУСЕК.
— Теперь просклоняйте его по падежам.
Кара-Кусек принялся склонять. Он говорил и писал:
— Именительный — кто? что? Кара-Кусек. Родительный — кого? чего? кого нет? Кара-Кусека. Дательный — кому? чему? Кара-Кусеку…
Он дописал до предложного падежа и приготовился скакнуть на свое место.
— Нет, нет, — остановила его Люся. — Вы куда? Куда? Склоняем дальше.
— Склоняем дальше, — согласился интернатник. — Слово «куда». Именительный: куда. Родительный — кого? чего? кого нет? Куды. Дательный — кому дадим конфетку? Куде…
Он просклонял эту «куду» до конца.
Люся была настолько потрясена таким склонением по падежам, что не могла сделать ни одного замечания.
Тогда она задала свой гостевой вопрос:
