* * *
Они прождали всю ночь. Томасу казалось, что он не сомкнул глаз, но, должно быть, дрема все же сморила его, ибо один раз он проснулся, когда Женевьева чихнула. Ее рана болела, но она не жаловалась. Она вообще ничего не говорила, лишь ждала, пребывая между сном и явью.
В склепе царила кромешная тьма, и они не знали, наступило ли утро. Всю ночь сверху не доносилось ни звука. Ни шагов, ни криков, ни молитв: их окружала лишь могильная тишина. И тем не менее они ждали сами не зная чего, пока наконец терпение Томаса не лопнуло. Извиваясь и раздвигая кости, он выбрался из укрытия, спустился на пол и по разбросанным костям направился к лестнице. Женевьева осталась на месте. Он поднялся наверх, некоторое время настороженно прислушивался и, так ничего и не услышав, открыл сломанную дверь.
Церковь была пуста. Небо светлело на востоке, и он понял, что уже утро, но сказать, насколько высоко поднялось солнце, было трудно. Свет был мутный, рассеянный, и Томас догадался, что на дворе должен быть туман.
Он спустился обратно в склеп, запнулся в сумраке о что-то деревянное, наклонился и подобрал пустой ларец, в котором хранился Грааль. На какой-то миг у него возникло искушение положить находку обратно в монастырский сундук, но потом он решил оставить ее себе, благо, ларец прекрасно помещался в мешке.
— Женевьева! — тихонько позвал он. — Пойдем.
Она перекинула ему через кости мешки, его лук и стрелы, кольчугу и оба плаща, а потом, морщась от боли в плече, перелезла сама. Томас помог ей облачиться в кольчугу и нечаянно сделал ей больно, приподнимая раненую руку. Затем лучник натянул собственную кольчугу, повесил за спину лук, прицепил к поясу меч и туда же, к поясу, прикрепил мешок, в который положил ларец. Подхватив связки стрел, он повернулся в сторону лестницы и тут в падавшем сверху через приоткрытую дверь смутном свете увидел, что в нише, служившей монастырской ризницей, что-то белеет. Англичанин жестом велел Женевьеве оставаться на месте, а сам, распугивая крыс, направился к невысокой арке, под которой лежал аббат Планшар. Он был мертв.
— Что там? — спросила Женевьева.
— Этот мерзавец убил его, — сказал пораженный Томас.
— Кого?
— Аббата!
Лучник говорил шепотом и, хотя был отлучен, все равно осенил себя крестным знамением.
— Он убил его!
Томас слышал весь разговор между Вексием и Планшаром и был озадачен, когда аббат вдруг умолк, а с лестницы донеслись удалявшиеся шаги лишь одного человека, но ужасного значения всего этого он не мог себе даже вообразить.
Ему это просто в голову не приходило.
— Он был хорошим человеком, — сказал Томас.
— Если он мертв, — сказала Женевьева, — они свалят вину на нас. Так что пойдем! Пойдем!
Томасу очень не хотелось оставлять окровавленный труп в подвале, но он понимал, что выбора у него нет. Женевьева права, вину свалят на них. Планшар был убит потому, что его дед отрекся от ереси, но кто поверит такому рассказу, если есть двое уже осужденных еретиков, которых можно обвинить в любых преступлениях! Томас повел ее вверх по лестнице. Церковь была все еще пуста, но за открытой западной дверью Томасу послышались голоса. На дворе был туман, отдельные клочья, просочившись в неф, тихо расползались над каменным полом. У него мелькнула мысль, не вернуться ли лучше в склеп и снова спрятаться, но он передумал, опасаясь, как бы его кузен не вернулся, чтобы еще раз тщательно обыскать монастырь, и решил, что нужно уходить.
— Сюда.
Он взял Женевьеву за руку и повел к южной стене церкви, где была дверь, выходившая на внутренний двор монастыря. Этой дверью монахи пользовались, когда приходили из келий на молитву, но сегодня им, очевидно, пришлось пропустить утреннюю службу.
Томас толкнул дверь, вздрогнув, когда заскрипели петли, и осторожно взглянул в щель. Поначалу ему показалось, что монастырский двор так же пуст, как и церковь, но потом он приметил в дальнем конце группу людей в черных плащах. Они стояли у одной из дверей, слушая кого-то, кто говорил с ними, не выходя из дома; никто не обернулся, когда Томас и Женевьева проскользнули под затененной аркадой и нырнули наугад в первую попавшуюся дверь. Они очутились в коридоре, который привел их на монастырскую кухню, где два монаха помешивали что-то в большом кипящем котле. Один из них при виде Женевьевы открыл было рот, чтобы высказать свое возмущение, как посмела женщина войти в мужскую обитель, но Томас сделал знак, чтобы он молчал.
— Где остальные монахи? — спросил лучник.
— В своих кельях, — ответил перепуганный повар и только растерянно смотрел, как они, промчавшись через кухню, мимо стола с большими ножами, ложками и мисками, под крюками, с которых свисали две козлиные туши, выскочили в другую дверь, выходившую к оливковой роще.
Там Томас недавно оставил лошадей. Но лошади исчезли.
Ворота в лепрозорий были открыты. Скользнув по ним взглядом, Томас повернул было на запад, но тут Женевьева схватила его за плащ и молча указала сквозь туман на вырисовывающиеся за деревьями очертания всадника в черном плаще. Был ли этот человек одним из караульных? Расставил ли Вексий людей вокруг всего монастыря? Это казалось вполне вероятным, а еще с большей вероятностью всадник мог обернуться и увидеть их или монастырские повара могли поднять тревогу. Но Женевьева вновь потянула его за плащ, заставив повернуть и через рощу направиться прямо в лепрозорий.
Там было пусто. Все люди боятся прокаженных, и Томас подумал, что Вексий, должно быть, выгнал их, чтобы дать возможность своим людям обыскать лачуги.
— Здесь нам не спрятаться, — прошептал он Женевьеве. — Вряд ли они обойдутся только одним обыском.
— А мы не будем прятаться, — сказала она и, зайдя в самую большую хижину, вышла оттуда с двумя просторными серыми балахонами.
Только сейчас до Томаса дошло, в чем состоит ее мысль. Он помог девушке натянуть балахон поверх кольчуги, набросил капюшон на ее золотистые волосы, облачился в одеяние прокаженного сам и взял из остававшейся на столе кучки две деревянные колотушки. Тем временем Женевьева положила связку стрел и лук Томаса на санки, которые прокаженные использовали для того, чтобы возить хворост, и Томас, накидав поверх оружия валежника, впрягся в сани.
— А теперь пошли, — сказала Женевьева.
Томас потащил легко скользившие по отсыревшей земле салазки. Шедшая впереди Женевьева повернула за воротами на северо-запад, подальше от всадника. Туман был их союзником, с его серой пеленой сливались их серые плащи. От западного кряжа тянулась узкая полоса леса, и девушка двинулась к нему, не стуча колотушкой, но присматриваясь и прислушиваясь. Потом она шикнула, и Томас замер. Послышался перестук конских копыт, к счастью, удалявшийся. Они двинулись дальше, и, оглянувшись через некоторое время, Томас увидел, что монастырь скрылся из виду, растворившись в тумане. Впереди темнели расплывчатые очертания деревьев. Они шли той самой тропой, которой прокаженные обычно хаживали в лес по грибы. Деревья подступили ближе, но тут снова послышался глухой стук копыт, и Женевьева в ответ предостерегающе застучала своей колотушкой.
