— Да это точно ты? — не столько из сомнения,
сколько из любопытства спросил Штукин.
— Не сумлевайся, я, — довольно грубо ответил
кучер, залез в окошко своей лапищей и цапнул желтый пакет со срочным штампом.
Кондратий Кондратьевич сунул ему учетную книгу.
— Расписываться умеешь?
— Не хужей других. — И хам поставил в графе
«получено» какую-то раскоряку.
Проводив неприятного посетителя рассерженным взглядом,
Штукин привычно покосился на англичанина, но тот исчез. Должно быть, отчаялся
дождаться.
Эраст Петрович с замиранием сердца поджидал кучера на улице.
Вот тебе и Николас Кроог! Чем дальше, тем непонятней. Но главное — шестидневный
марш-бросок через всю Европу был не напрасен! Опередил, догнал, перехватил!
Теперь будет что шефу предъявить. Только бы не упустить этого Круга.
У тумбы дремал нанятый на весь день извозчик. Он совсем
осовел от вынужденного безделья и очень страдал, что запросил с чудного барина
всего пять рублей — за такую муку мученическую можно было и шесть взять. Увидев
наконец-то появившегося седока, извозчик приосанился и подобрал вожжи, но Эраст
Петрович и не взглянул в его сторону.
Появился объект. Спустился по ступенькам, натянул синюю
фуражку и направился к стоявшей неподалеку карете. Фандорин не спеша двинулся
следом. У кареты объект остановился, снова сдернул фуражку и, поклонившись,
протянул желтый пакет. Из окна высунулась мужская рука в белой перчатке, взяла
пакет.
Фандорин заспешил, чтобы успеть рассмотреть лицо
неизвестного. И успел.
В карете, рассматривая на свет сургучные печати, сидел
рыжеволосый господин с пронзительными зелеными глазами и россыпью веснушек на
бледном лице. Эраст Петрович сразу его признал — как же, мистер Джеральд
Каннингем собственной персоной, блестящий педагог, друг сирот и правая рука
леди Эстер.
Получалось, что извозчик протомился зря, — адрес
мистера Каннингема узнать нетрудно. Пока же было дело более срочное.
Кондратия Кондратьевича ждал сюрприз: англичанин вернулся.
Теперь он ужасно спешил. Подбежал к пункту приема телеграмм, просунул голову в
самое окошко и стал диктовать Михал Николаичу что-то очень спешное. И Михал
Николаич тоже как-то засуетился, заторопился, что вообще-то было на него мало
похоже.
Штукину стало любопытно. Он поднялся (благо, посетителей не
было) и как бы прогуливаясь, отправился на другую сторону зала, к телеграфному
аппарату. Остановился возле сосредоточенно работающего ключом Михал Николаича,
немножко изогнулся и прочел наскоро накорябанное:
«В Сыскное управление Московской полиции. Крайне срочное.
Статскому советнику господину Бриллингу. Вернулся. Прошу немедля со мной
связаться. Жду ответа у аппарата. Фандорин».
Вон оно что, теперь понятно. Штукин взглянул на
«англичанина» по-новому. Сыскной, значит. Разбойников ловим. Ну-ну.
Агент пометался по залу минут десять, не больше, а Михал
Николаич, оставшийся ждать у аппарата, уж подал ему знак рукой и потянул ленту
ответной телеграммы.
Кондратий Кондратьевич тут как тут — прямо с ленты прочел:
«Г-ну Фандорину. Господин Бриллинг находится в СПб. Адрес:
Катенинская, дом Сиверса. Дежурный чиновник Ломейко».
Это сообщение почему-то несказанно обрадовало клетчатого. Он
даже в ладоши хлопнул и спросил у заинтересованно наблюдавшего Штукина:
— Катенинская улица это где? Далеко?
— Никак нет-с, — учтиво ответил Кондратий
Кондратьевич. — Тут очень удобно. Садитесь на маршрутную карету, выходите
на углу Невского и Литейного, а далее…
— Ничего, у меня извозчик, — не дослушал агент и,
размахивая саквояжем, побежал к выходу.
Катенинская улица Эрасту Петровичу очень понравилась. Она
выглядела точь-в-точь так же, как самые респектабельные улицы Берлина или Вены:
асфальт, новенькие элетрические фонари, солидные дома в несколько этажей. Одним
словом, Европа.
Дом Сиверса с каменными рыцарями на фронтоне и с ярко
освещенным, несмотря на светлый еще вечер, подъездом был особенно хорош. Да где
еще жить такому человеку, как Иван Францевич Бриллинг? Совершенно невозможно
было представить его обитателем какого-нибудь ветхого особнячка с пыльным
двором и яблоневым садом.
Услужливый швейцар успокоил Эраста Петровича, сказал, что
господин Бриллинг дома, «пять минут как прибыли-с». Все сегодня шло у Фандорина
по шерстке, все удавалось.
Скача через две ступеньки, взлетел он на второй этаж и
позвонил в начищенный до золотого блеска электрический звонок.
Дверь открыл сам Иван Францевич. Он еще не успел
переодеться, только снял сюртук, но под высоким накрахмаленным воротничком
посверкивал радужной эмалью новенький владимирский крест.
— Шеф, это я! — радостно объявил Фандорин,
наслаждаясь эффектом.
Эффект и в самом деле превзошел все ожидания.
Иван Францевич прямо-таки остолбенел и даже руками замахал,
словно хотел сказать: «Свят, свят! Изыди, Сатана!»
Эраст Петрович засмеялся:
— Что, не ждали?
— Фандорин! Но откуда?! Я уж не чаял увидеть вас в
живых!
— Отчего же? — не без кокетства поинтересовался
путешественник.
— Но как же!..Вы бесследно исчезли. Последний раз вас
видели в Париже двадцать шестого. В Лондон вы не прибыли. Я запросил Пыжова —
отвечают, бесследно исчез, полиция ищет!
— Я послал вам из Лондона подробное письмо на адрес
Московского сыскного. Там и про Пыжова, и про все остальное. Видимо, не
сегодня-завтра прибудет. Я же не знал, что вы в Петербурге.
Шеф озабоченно нахмурился:
— Да на вас лица нет. Вы не заболели?
— Честно говоря, ужасно голоден. Весь день караулил на
почтамте, маковой росинки во рту не было.
— Караулили на почтамте? Нет-нет, не рассказывайте. Мы
поступим так. Сначала я дам вам чаю и пирожных. Мой Семен, мерзавец, третий
день в запое, так что хозяйствую один. Питаюсь в основном конфектами и
пирожными от Филиппова. Вы ведь любите сладкое?
— Очень, — горячо подтвердил Эраст Петрович.
— Я тоже. Это во мне сиротское детство застряло. Ничего
если на кухне, по-холостяцки?
