А рыжий художник, не ведая о том, какое опасное направление
приняли мысли Жирного Хью, запер дверь на ключ и повел себя, в самом деле,
более чем подозрительно. Перво-наперво плотно задвинул занавески. Потом положил
на стол покупки — булку, сыр и бутылку портера, вынул из-за пояса револьвер и
сунул под подушку. На этом разоружение странного француза не закончилось. Он
вытащил из-за голенища дерринджер — маленький однозарядный пистолетик, какими
обычно пользуются дамы и политические убийцы, — пристроил это игрушечное
на вид оружие возле бутылки портера. Из рукава постоялец извлек узкий, короткий
стилет и воткнул его в булку. Лишь после этого он зажег свечу, снял синие очки,
устало потер глаза. Оглянулся на окно — не отходят ли шторы — и, сдернув с
головы рыжий парик, оказался никем иным как Эрастом Петровичем Фандориным.
С трапезой было покончено в пять минут — видно, имелись у
титулярного советника и беглого убийцы дела поважнее. Смахнув со стола крошки,
Эраст Петрович вытер руки о длинную богемную блузу, подошел к стоявшему в углу
драному креслу, пошарил в обшивке и достал маленький синий портфель. Не
терпелось продолжить работу, которой Фандорин занимался весь день и которая уже
привела его к очень важному открытию.
После трагических событий минувшей ночи Эраст Петрович все
же был вынужден заглянуть к себе в гостиницу, чтобы захватить хотя бы деньги и
паспорт. Пускай теперь любезный друг Ипполит, мерзавец, Иуда, ищет со своими
прихвостнями «Эразмуса фон Дорна» по вокзалам и портам. Кого заинтересует
бедный французский художник, поселившийся в самой клоаке лондонских трущоб? Ну,
а если все же пришлось рискнуть и совершить вылазку на почту, так на то была
особая причина.
Но каков Зуров! Его роль в этой истории была не вполне ясна,
но в любом случае неблаговидна. Непрост его сиятельство, ох непрост. Затейливые
кренделя выписывает бравый гусар, открытая душа. Как ловко адресок подсунул,
как все рассчитал! Одно слово — шпильмейстер. Знал, что клюнет глупый пескарь,
проглотит наживку вместе с крючком. Или нет, его сиятельство что-то такое про
мотылька аллегоризировал. Полетел мотылек на огонь, полетел как миленький. И
чуть было не сгорел. Так дураку и надо. Ведь ясно было, что у Бежецкой и
Ипполита имеется некий общий интерес. Только такой романтический болван, как
один титулярный советник (кстати, произведенный в это звание в обход других
более достойных людей) мог всерьез поверить в роковую страсть на кастильский
манер. Да еще Ивану Францевичу голову заморочил. Стыд-то какой! Ха-ха! Красиво
излагал граф Ипполит Александрович: «Люблю и боюсь ее, ведьму, задушу
собственными руками!» Вот, наверно, потешался над сосунком! И как ювелирно
сработал, не хуже чем в тот раз, с дуэлью. Расчет был прост и безошибочен:
занимай пост у гостиницы «Уинтер квин» и спокойно жди себе, пока глупый мотылек
«Эразм» на свечку прилетит. Тут тебе не Москва — ни сыскной, ни жандармов, бери
Эраста Фандорина голыми руками. И концы в воду. Уж не Зуров ли и есть тот самый
«Франц», про которого дворецкий поминал? У, гнусные конспираторы. Кто у них там
главный — Зуров или Бежецкая? Похоже, все-таки она… Эраст Петрович поежился,
вспомнив события минувшей ночи и жалобный вскрик, с которым рухнула
застреленная Амалия. Может, ранена, не убита? Но тоскливый холодок под сердцем
подсказывал, что убита, убита прекрасная царица, и жить Фандорину с этим тяжким
грузом до конца своих дней.
Правда, вполне возможно, что конец этот совсем близко. Зуров
знает, кто убийца, видел. Наверняка уже охота идет по всему Лондону, по всей
Англии. Но почему Зуров упустил его ночью, дал уйти? Пистолета в руке
испугался? Загадка…
Однако была загадка и позамысловатей — содержимое портфеля.
Долгое время Фандорин никак не мог взять в толк, что означает таинственный
список. Сверка показала, что записей на листках ровно столько же, сколько
писем, и все данные совпадают. Только кроме числа, указанного в письме,
Бежецкая дописывала еще и дату получения.
Всего записей было сорок пять. Самая ранняя датирована 1
июня, последние три появились при Эрасте Петровиче. Порядковые номера в письмах
были указаны все разные; наименьший — N.47F (Бельгийское королевство, директор
департамента, получено 15 июня), наибольший — N.2347F (Италия, драгунский
лейтенант, получено 9 июня). Стран отправления насчиталось девять. Чаще всего
попадались Англия и Франция. Россия только однажды (N.994F, действительный
статский советник, получено 26 июня, на конверте петербургский штемпель от 7
июня. Уф, не запутаться бы с календарями: 7 июня — это по-европейскому будет
19-ое. Стало быть, за неделю дошло). Должности и чины в основном упоминались
высокие — генералы, старшие офицеры, один адмирал, один сенатор, даже один
португальский министр, но попадалась и мелкая сошка вроде лейтенанта из Италии,
судебного следователя из Франции или капитана пограничной стражи из
Австро-Венгрии.
В общем, выглядело так, будто Бежецкая являлась посредницей,
передаточным звеном, живым почтовым ящиком, в обязанности которого входило
регистрировать поступающие сведения и переправлять их дальше — очевидно,
мистеру Николасу Кроогу в Петербург. Резонно предположить, что списки
переправлялись раз в месяц. Ясно и то, что до Бежецкой роль «мисс Ольсен»
исполняла какая-то другая особа, о чем гостиничный портье не подозревал.
На этом очевидное исчерпывалось и возникала жгучая
потребность в дедуктивном методе. Эх, был бы здесь шеф, он моментально
перечислил бы возможные версии, все само разлеглось бы по полочкам. Но шеф был
далеко, а вывод напрашивался такой: прав Бриллинг, тысячу раз прав. Налицо
разветвленная тайная организация с членами во многих странах — это раз. Королева
Виктория и Дизраэли тут не при чем (иначе к чему отправлять донесения в
Петербург?) — это два. Насчет английских шпионов Эраст Петрович сел в
лужу, и пахнет здесь именно нигилистами — это три. Да и ниточки тянутся не
куда-нибудь, а именно в Росиию, где водятся самые страшные и непримиримые
нигилисты — это четыре. И среди них подлый оборотень Зуров.
Пускай шеф прав, однако и Фандорин не зря подорожные
переводил. Ивану Францевичу, поди, и в кошмарном сне не приснилось бы, с какой
могущественной гидрой он ведет войну. Тут не студенты и не истеричные барышни с
бомбочками и пистолетиками, тут целый тайный орден, в котором участвуют
министры, генералы, прокуроры и даже какой-то действительный статский советник
из Петербурга!
Вот когда на Эраста Петровича снизошло озарение (это было
уже после полудня). Действительный статский советник — и нигилист? Как-то не
укладывалось в голове. С начальником бразильской императорской охраны еще
ничего — в Бразилии Эраст Петрович отроду не бывал и тамошних порядков не
представлял, но представить себе русского статского генерала с бомбой
воображение решительно отказывалось. Одного действительного статского Фандорин
знавал довольно близко — Федора Трифоновича Севрюгина, директора Губернской
гимназии, где отучился без малого семь лет. Чтоб он был террористом? Чушь!
