— Виноват, не дослышал. Пойдем, Эразм.
Фандорин послушно встал и пошел за хозяином. Они
проследовали темной анфиладой и оказались в круглой комнате, где царил
замечательный беспорядок — валялись чубуки и трубки, пустые бутылки, на столе
красовались серебряные шпоры, в углу зачем-то лежало щегольское английское
седло. Почему это помещение называлось «кабинетом», Фандорин не понял — ни
книг, ни письменных принадлежностей нигде не наблюдалось.
— Славное седлецо? — похвастал Зуров. — Вчера
на пари выиграл.
Он налил в стаканы бурого вина из пузатой бутылки, сел рядом
с Эрастом Петровичем и очень серьезно, даже задушевно сказал:
— Ты прости меня, скотину, за шутку. Скучно мне, Эразм.
Народу вокруг много, а людей нет. Мне двадцать восемь лет, Фандорин, а будто
шестьдесят. Особенно утром, когда проснусь. Вечером, ночью еще ладно — шумлю,
дурака валяю. Только противно. Раньше ничего, а нынче что-то все противней и
противней. Веришь ли, давеча, когда жребий-то тянули, я вдруг подумал — не
застрелиться ли по-настоящему? И так, знаешь, соблазнительно стало… Ты что все
молчишь? Ты брось, Фандорин, не сердись. Я очень хочу, чтоб ты на меня зла не
держал. Ну что мне сделать, чтоб ты меня простил, а, Эразм?
И тут Эраст Петрович скрипучим, но совершенно отчетливым
голосом произнес:
— Расскажи мне про нее. Про Бежецкую.
Зуров откинул со лба пышную прядь.
— Ах да, я забыл. Ты же из «шлейфа».
— Откуда?
— Это я так называл. Амалия, она ведь королева, ей
шлейф нужен, из мужчин. Чем длиннее, тем лучше. Послушай доброго совета, выкинь
ее из головы, пропадешь. Забудь про нее.
— Не могу, — честно ответил Эраст Петрович.
— Ты еще сосунок, Амалия тебя беспременно в омут
утащит, как многих уже утащила. Она и ко мне-то, может, прикипела, потому что
за ней в омут не пожелал. Мне без надобности, у меня свой омут есть. Не такой
глубокий, как у нее, но ничего, мне с головкой хватит.
— Ты ее любишь? — в лоб спросил Фандорин на правах
обиженного.
— Я ее боюсь, — мрачно усмехнулся Ипполит. —
Больше, чем люблю. Да и не любовь это вовсе. Ты опиум курить не пробовал?
Фандорин помотал головой.
— Раз попробуешь — всю жизнь тянуть будет. Вот и она
такая. Не отпускает она меня! И ведь вижу — презирает, ни в грош не ставит, но
что-то она во мне усмотрела. На мою беду! Знаешь, я рад, что она уехала,
ей-богу. Иной раз думал — убить ее, ведьму. Задушу собственными руками, чтоб не
мучила. И она это хорошо чувствовала. О, брат, она умная! Я тем ей и дорог был,
что она со мной, как с огнем, игралась — то раздует, то задует, да еще все
время помнит, что может пожар разгореться, и тогда ей головы не сносить. А
иначе зачем я ей?
Эраст Петрович с завистью подумал, что красавца Ипполита,
бесшабашную голову, очень даже есть за что полюбить и без всякого пожара.
Такому молодцу, наверно, от женщин отбоя нет. И как только людям этакое счастье
выпадает? Однако это соображение к делу не относилось. Спрашивать нужно было о
деле.
— Кто она, откуда?
— Не знаю. Она про себя не любит распространяться. Знаю
только, что росла где-то за границей. Кажется, в Швейцарии, в каком-то
пансионе.
— А где она сейчас? — спросил Эраст Петрович,
впрочем, не очень-то рассчитывая на удачу.
Однако Зуров явно медлил с ответом, и у Фандорина внутри все
замерло.
— Что, так прижало? — хмуро поинтересовался граф,
и мимолетная недобрая гримаса исказила его красивое, капризное лицо.
— Да!
— М-да, если мотылька на свечку манит, все равно
сгорит…
Ипполит порылся на столе среди карточных колод, мятых
платков и магазинных счетов.
— Где оно, черт? А, вспомнил. — Он открыл японскую
лаковую шкатулку с перламутровой бабочкой на крышке. — Держи. По городской
почте пришло.
Эраст Петрович с дрожью в пальцах взял узкий конверт, на
котором косым, стремительным почерком было написано «Его сиятельству графу
Ипполиту Зурову, Яково-Апостольский переулок, собственный дом». Судя по
штемпелю, письмо было отправлено 16 мая — в тот день, когда исчезла Бежецкая.
Внутри оказалась короткая, без подписи записка
по-французски:
«Вынуждена уехать не попрощавшись. Пиши в Лондон, Gray
Street, отель „Winter Queen“, для Ms. Olsen. Жду. И не смей меня забывать».
— А я посмею, — запальчиво погрозил Ипполит, но
немедленно сник. — Во всяком случае, попробую… Бери, Эразм. Делай с этим
что хочешь… Ты куда?
— Пойду, — сказал Фандорин, пряча конверт в
карман. — Торопиться надо.
— Ну-ну, — с жалостью покивал граф. — Валяй,
лети на огонь. Твоя жизнь, не моя.
Во дворе Эраста Петровича нагнал Жан с каким-то узлом в
руке.
— Вот, сударь, забыли-с.
— Что это? — досадливо оглянулся спешивший
Фандорин.
— Шутите-с? Ваш выигрыш. Их сиятельство велели
беспременно догнать и вручить.
* * *
Эрасту Петровичу снился чудной сон.
