Страшно, подумал Эраст Петрович. Ахтырцев говорил, он с
двадцати шагов в пятак попадает, не то что в лоб. Или, того паче, в живот.
Фандорин передернулся. Он никогда не держал в руках дуэльного пистолета. Один
раз Ксаверий Феофилактович водил в полицейский тир из «кольта» пострелять, да
ведь это совсем другое. Убьет, ни за понюх табаку убьет. И ведь чисто
сработает, не подкопаешься. Свидетелей полно. Ссора за картами, обычное дело.
Граф посидит месяц на гауптвахте и выйдет, у него влиятельные родственники, а у
Эраста Петровича никого. Положат коллежского регистратора в дощатый гроб,
зароют в землю, и никто на похороны не придет. Может, только Грушин да Аграфена
Кондратьевна. А Лизанька прочтет в газете и подумает мимоходом: жаль, такой
деликатный был полицейский, и молодой совсем. Да нет, не прочтет — ей, наверно,
Эмма газет не дает. А шеф, конечно, скажет: я в него, дурака, поверил, а он
попался, как глупый щенок. Стреляться вздумал, дворянские мерихлюндии
разводить. И еще сплюнет.
— Что молчите? — с жестокой улыбкой спросил Зуров. —
Или расхотелось стреляться?
А у Эраста Петровича как раз возникла спасительная идея.
Стреляться-то придется не сейчас, самое раннее — завтра с утра. Конечно, бежать
и жаловаться шефу — мерзость и недостойно. Но Иван Францевич говорил, что по
Зурову и другие агенты работают. Очень даже возможно, что и здесь, в зале, есть
кто-нибудь из людей шефа. Вызов можно принять, честь соблюсти, а если, к
примеру, завтра на рассвете сюда нагрянет полиция и арестует графа Зурова за
содержание притона, так Фандорин в этом не виноват. Он и знать ничего не будет
— Иван Францевич без него догадается, как поступить.
Спасение было, можно сказать, в кармане, но голос Эраста
Петровича вдруг обрел самостоятельную, не зависящую от воли хозяина жизнь,
понес что-то несусветное и, удивительное дело, больше не дрожал:
— Не расхотелось. Только отчего же завтра? Давайте
прямо сейчас. Вы, граф, говорят, с утра до вечера по пятакам упражняетесь, и
как раз на двадцати шагах? (Зуров побагровел.) Давайте мы лучше с вами
по-другому поступим, коли не струсите. — Вот когда рассказ Ахтырцева
кстати пришелся! И придумывать ничего было не надо. Все уж придумано. —
Бросим жреебий, и кому выпадет — пойдет на двор да застрелится. Безо всяких
барьеров. И неприятностей потом самый минимум. Проигрался человек, да и пулю в
лоб — обычное дело. А господа слово чести дадут, что все в тайне останется.
Верно, господа?
Господа зашумели, причем мнение их разделилось: одни
выражали немедленную готовность дать слово чести, другие же предлагали предать
ссору забвению и выпить мировую. Один пышноусый майор даже воскликнул: «А
мальчишка-то молодцом!» — это еще больше придало Эрасту Петровичу задора.
— Так что, граф? — воскликнул он с отчаянной
дерзостью, окончательно срываясь с узды. — Неужто в пятак легче попасть,
чем в собственный лоб? Или промазать боитесь?
Зуров молчал, с любопытством глядя на храбреца и вид у него
был такой, будто он что-то высчитывал.
— Что ж, — молвил он наконец с необычайным
хладнокровием. — Условия приняты. Жан!
К графу в миг подлетел расторопный лакей. Ипполит
Александрович сказал:
— Револьвер, свежую колоду и бутылку
шампанского. — И еще шепнул что-то на ухо.
Через две минуты Жан вернулся с подносом. Ему пришлось
протискиваться, ибо теперь вокруг стола собрались решительно все посетители
салона.
Зуров ловким, молниеносным движением откинул барабан
двенадцатизарядного «лефоше», показал, что все пули на месте.
— Вот колода. — Его пальцы со смачным хрустом
вскрыли плотную обертку. — Теперь моя очередь метать. — Он засмеялся,
кажется, пребывая в отличном расположении духа. — Правила простые: кто
первым вытянет карту черной масти, тот и пустит себе пулю в череп. Согласны?
Фандорин молча кивнул, уже начиная понимать, что обманут,
чудовищно обведен вокруг пальца и, можно сказать, убит — еще вернее, чем на
двадцати шагах. Переиграл его ловкий Ипполит, вчистую переиграл! Чтоб этакий
умелец нужную карту не вытянул, да еще на собственной колоде! У него, поди,
целый склад крапленых карт.
Тем временем Зуров, картинно перекрестившись, метнул верхнюю
карту. Выпала бубновая дама.
— Сие Венера, — нагло улыбнулся граф. — Вечно
она меня спасает. Ваш черед, Фандорин.
Протестовать и торговаться было унизительно, требовать
другую колоду — поздно. И медлить стыдно.
Эраст Петрович протянул руку и открыл пикового валета.
Глава 9
в которой у Фандорина
открываются хорошие виды на карьеру
— Сие Момус, то есть дурачок, — пояснил Ипполит и
сладко потянулся. — Однако поздновато. Выпьете для храбрости шампанского
или сразу на двор?
Эраст Петрович сидел весь красный. Его душила злоба — не на
графа, а на себя, полнейшего идиота. Такому и жить незачем.
— Я прямо тут, — в сердцах буркнул он, решив, что
хоть напакостит хозяину напоследок. — Ваш ловкач пусть потом пол помоет. А
от шампанского увольте — у меня от него голова болит.
Все так же сердито, стараясь ни о чем не думать, Фандорин
схватил тяжелый револьвер, взвел курок и, секунду поколебавшись — куда
стрелять, — а, все равно, вставил дуло в рот, мысленно сосчитал «три, два,
один» и нажал на спусковой крючок так сильно, что больно прищемил дулом язык.
Выстрела, впрочем, не последовало — только сухо щелкнуло. Ничего не понимая,
Эраст Петрович нажал еще раз — снова щелкнуло, только теперь металл противно
скрежетнул по зубу.
— Ну будет, будет! — Зуров отобрал у него пистолет
и хлопнул его по плечу. — Молодчага! И стрелялся-то без куражу, не с
истерики. Хорошее поколение подрастает, а, господа? Жан, разлей шампанское, мы
с господином Фандориным на брудершафт выпьем.
Эраст Петрович, охваченный странным безволием, был послушен:
вяло выпил пузырчатую влагу до дна, вяло облобызался с графом, который велел
отныне именовать его просто Ипполитом. Все вокруг галдели и смеялись, но их
голоса до Фандорина долетали как-то неотчетливо. От шампанского закололо в
носу, и на глаза навернулись слезы.
— Жан-то каков? — хохотал граф. — За минуту
все иголки вынул. Ну не ловок ли, Фандорин, скажи?
— Ловок, — безразлично согласился Эраст Петрович.
— То-то. Тебя как зовут?
— Эраст.
— Пойдем, Эраст Роттердамский, посидим у меня в
кабинете, выпьем коньяку. Надоели мне эти рожи.
— Эразм, — механически поправил Фандорин.
— Что?
— Не Эраст, а Эразм.
