— Да. Теперь понтер делает ставку — предположим, десять
рублей. Банкомет начинает «метать»: открывает из колоды верхнюю карту направо
(она называется «лоб»), вторую — налево (она называется «сонник»).
«Лоб — пр., сонник — лев.», — старательно записывал в
блокноте Эраст Петрович.
— Теперь понтер открывает свою девятку. Если «лоб» тоже
оказался девяткой, неважно какой масти, — банкомет забирает ставку себе.
Это называется «убить девятку». Тогда банк, то есть сумма, на которую идет
игра, возрастает. Если девяткой окажется «сонник», то есть вторая карта, —
это выигрыш понтера, он «нашел девятку».
— А если в паре девятки нет?
— Если в первой паре девятки не оказалось, банкомет
выкладывает следующую пару карт. И так до тех пор, пока не выскочит девятка.
Вот и вся игра. Элементарно, но можно проиграться в прах, особенно если вы
понтер и все время играете на удвоение. Поэтому усвойте, Фандорин: вы должны
играть только банкометом. Это просто — мечете карту направо, карту налево;
карту направо, карту налево. Банкомет больше первоначальной ставки не
проиграет. В понтеры не садитесь, а если выпадет по жребию, назначайте игру по
маленькой. В штосс можно делать не более пяти заходов, потом весь остаток банка
переходит банкомету. Сейчас получите в кассе двести рублей на проигрыш.
— Целых двести? — ахнул Фандорин.
— Не «целых двести», а «всего двести». Постарайтесь,
чтобы вам этой суммы хватило на всю ночь. Если быстро проиграетесь, сразу
уходить не обязательно, можете какое-то время там потолкаться. Но не вызывая
подозрений, ясно? Будете играть каждый вечер, пока не добьетесь результата.
Даже если выяснится, что Зуров не замешан, — что ж, это тоже результат.
Одной версией меньше.
Эраст Петрович шевелил губами, глядя в шпаргалку.
— «Черви» — это красные сердечки?
— Да. Еще их иногда называют «черти» или «керы», от
coeur.
[15]
Ступайте в костюмную. Вам по мерке подготовили
наряд, а завтра к обеду скроят и целый гардероб на все случаи жизни. Марш-марш,
Фандорин, у меня и без вас дел довольно. Сразу после Зурова сюда. В любое
время. Я сегодня ночую в управлении.
И Бриллинг уткнулся носом в свои бумаги.
Глава 8
в которой некстати вылезает
пиковый валет
В прокуренной зале играли за шестью зелеными ломберными
столами — где кучно, человека по четыре, где по двое. У каждого стола еще
топтались зрители: где игра шла по маленькой, — поменьше, где «шпиль»
зарывался вверх — погуще. Вина и закусок у графа не подавали, желающие могли
выйти в гостиную и послать лакея в трактир, но посылали только за шампанским,
по поводу какого-нибудь особенного везения. Отовсюду раздавались отрывистые,
мало понятные неигроку восклицания:
— Je coupe!
[16]
— Je passe.
[17]
— Второй абцуг.
— Retournez la carte!
[18]
— Однако, господа, прометано!
— Шусточка убита! — и прочее.
Больше всего толпились у того стола, где шла игра
по-крупному, один на один. Метал сам хозяин, понтировал потный господин в
модном, чрезвычайно узком сюртуке. Понтеру, видно, не везло — он покусывал
губы, горячился, зато граф был само хладнокровие и лишь сахарно улыбался из-под
черных усов, затягиваясь дымом из гнутого турецкого чубука. Холеные сильные
пальцы в сверкающих перстнях ловко откидывали карты — одну направо, одну
налево.
Среди зрителей, скромно держась чуть сзади, находился
черноволосый молодой человек с румяной, совсем не игроцкой физиономией.
Опытному человеку сразу было видно, что юноша из хорошей семьи, на банк забрел
впервые и всего здесь дичится. Несколько раз тертые господа с брильянтиновыми
проборами предлагали ему «прометнуть карточку», но были разочарованы — ставил
юноша исключительно по пятерочке и «заводиться» решительно не желал. Бывалый
шпильмейстер Громов, которого знала вся играющая Москва, даже дал мальчишке
«наживку» — проиграл ему сотню, но деньги пропали зря. Глаза у румяного не
разгорелись и руки не задрожали. Клиент получался неперспективный, настоящий
«хлюзда».
А между тем Фандорин (ибо это, разумеется, был он) считал,
что скользит по залу невидимой тенью, не обращая на себя ничьего внимания.
Наскользил он пока, правда, немного. Один раз увидел, как очень почтенного вида
господин потихоньку прибрал со стола золотой полуимпериал и с большим
достоинством отошел в сторонку. Двое офицериков громким шепотом ссорились в
коридоре, но Эраст Петрович ничего из их разговора не понял: драгунский поручик
горячо уверял, что он не какой-нибудь юлальщик и с друзьями арапа не
заправляет, а гусарский корнет пенял ему каким-то «зихером».
Зуров, подле которого Фандорин нет-нет, да и оказывался,
явно чувствовал себя в этом обществе как рыба в воде, да и, пожалуй, не просто
рыба, а главная рыбина. Одного его слова было достаточно, чтобы в зародыше
подавить намечающийся скандал, а один раз по жесту хозяина двое молодцов-лакеев
взяли под локти не желавшего успокоиться крикуна и в два счета вынесли за
дверь. Эраста Петровича граф решительно не узнавал, хотя несколько раз Фандорин
ловил на себе его быстрый, недобрый взгляд.
— Пятый, сударь мой, — объявил Зуров, и это
сообщение почему-то до крайности разволновало понтера.
— Загибаю утку! — дрогнувшим голосом выкрикнул он
и загнул на своей карте два угла.
Среди зрителей прошел шепоток, а потный, откинув со лба
прядь волос, бросил на стол целый ворох радужных бумажек.
— Что такое «утка»? — застенчиво спросил Эраст
Петрович вполголоса у красноносого старичка, показавшегося ему самым
безобидным.
— Сие означает учетверение ставки, — охотно пояснил
сосед. — Желают на последнем абцуге полный реванш взять.
Граф равнодушно выпустил облачко дыма и открыл направо
короля, налево шестерку.
Понтер показал червового туза.
Зуров кивнул и тут же метнул черного туза направо, красного
короля налево.
Фандорин слышал, как кто-то восхищенно шепнул:
— Ювелир!
На потного господина было жалко смотреть. Он проводил
взглядом груду ассигнаций, перекочевавших под локоть к графу, и робко спросил:
— Не угодно ли под должок?
— Не угодно, — лениво ответил Зуров. — Кто
еще желает, господа?
