Баронесса постучала в одну из дверей, и они заглянули в
класс. За партами сидели десятка полтора мальчиков лет одиннадцати-двенадцати в
синих мундирах с золотой литерой Е на воротнике. Все они, затаив дыхание,
смотрели, как хмурый молодой господин с преогромными бакенбардами, в довольно неряшливом
сюртуке и не слишком свежей рубашке крутит какое-то стеклянное колесо,
пофыркивающее голубыми искорками.
— Ich bin sehr beschaftigt, milady! — сердито
крикнул доктор Бланк. — Spater, spater!
[13]
— И,
перейдя на ломаный русский, сказал, обращаясь к детям. — Зейчас, мои
господа, вы видеть настоящий маленький радуга! Название — Blank Regenbogen,
«Радуга Бланка». Это я придумать, когда такой молодой, как вы.
От странного колеса к столу, уставленному всевозможными
физическими приборами, внезапно протянулась маленькая, необычайно яркая
радуга-семицветка, и мальчики восторженно загудели.
— Немножко сумасшедший, но настоящий гений, —
прошептала Фандорину леди Эстер.
В этот миг из соседнего класса донесся громкий детский крик.
— Боже! — схватилась за сердце миледи. — Это
из гимнастического! Скорей туда!
Она выбежала в коридор, Фандорин за ней. Вместе они
ворвались в пустую, светлую аудиторию, пол которой почти сплошь был устлан
кожаными матами, а вдоль стен располагались разнообразнейшие гимнастические
снаряды: шведские стенки, кольца, толстые канаты, трамплины. Рапиры и
фехтовальные маски соседствовали с боксерскими перчатками и гирями. Стайка
мальчуганов лет семи-восьми сгрудилась вокруг одного из матов. Раздвинув детей,
Эраст Петрович увидел корчащегося от боли мальчика, над которым склонился
молодой мужчина лет тридцати в гимнастическом трико. У него были огненно-рыжие
кудри, зеленые глаза и волевое, сильно веснушчатое лицо.
— Ну-ну, милый, — говорил он по-русски с легким
акцентом. — Покажи ножку, не бойся. Я тебе больно не сделаю. Будь мужчина,
потерпи. Fell from the rings, m'lady, — пояснил он баронессе. — Weak
hands. I am afraid, the ankle is broken. Would you please tell Mr. Izyumoff?
Миледи молча кивнула и, поманив за собой Эраста Петровича,
быстро вышла из класса.
— Схожу за доктором, мистером Изюмовым, —
скороговоркой сообщила она. — Такая неприятность случается часто —
мальчики есть мальчики…Это был Джеральд Каннингем, моя правая рука. Выпускник
Лондонского эстерната. Блестящий педагог. Возглавляет весь российский филиал.
За полгода выучил ваш трудный язык, который мне никак не дается. Минувшей
осенью Джеральд открыл эстернат в Петербурге, теперь временно здесь, помогает
наладить дело. Без него я как без рук.
У двери с надписью «Врач» она остановилась.
— Прошу извинить, сэр, но нашу беседу придется
прервать. В другой раз, ладно? Приходите завтра, и мы договорим. У вас ведь ко
мне какое-то дело?
— Ничего важного, миледи, — покраснел
Фандорин. — Я и в самом деле… как-нибудь потом. Желаю успеха на вашем
благородном поприще.
Он неловко поклонился и поспешно зашагал прочь. Эрасту
Петровичу было очень стыдно.
* * *
— Ну что, взяли злодейку с поличным? — весело
приветствовал посрамленного Фандорина начальник, подняв голову от каких-то
мудреных диаграмм. Шторы в кабинете были задвинуты, на столе горела лампа, ибо
за окном уже начинало темнеть. — Дайте угадаю. Про мистера Kokorin миледи
в жизни не слышала, про мисс Bezhetskaya тем паче, весть о завещании самоубийцы
ее ужасно расстроила. Так?
Эраст Петрович только вздохнул.
— Я эту особу встречал в Петербурге. Ее просьба о
педагогической деятельности в России рассматривалась у нас в Третьем. Про
гениальных дебилов она вам рассказывала? Ладно, к делу. Садитесь к
столу, — поманил Фандорина шеф. — У вас впереди увлекательная ночь.
Эраст Петрович ощутил приятно-тревожное щекотание в груди —
такое уж воздействие производило на него общение с господином статским
советником.
— Ваша мишень — Зуров. Вы его уже видели, некоторое
представление имеете. Попасть к графу легко, рекомендаций не требуется. У него
дома что-то вроде игорного притона, не больно-то и законспирированного. Тон
принят этакий гусарско-гвардейский, но всякой швали таскается достаточно. Такой
же дом Зуров держал в Питере, а после визита полиции перебрался в Москву.
Господин он вольный, по полку уже третий год числится в бессрочном отпуске.
Излагаю вашу задачу. Постарайтесь подобраться к нему поближе, присмотритесь к
его окружению. Не встретится ли там ваш белоглазый знакомец? Только без
самодеятельности, в одиночку вам с таким не справиться. Впрочем, вряд ли он там
будет… Не исключаю, что граф сам вами заинтересуется — ведь вы встречались у
Бежецкой, к которой Зуров, очевидно, неравнодушен. Действуйте по ситуации.
Только не зарывайтесь. С этим господином шутки плохи. Играет он нечестно, как
говорят у этой публики, «берет на зихер», а если уличат — лезет на скандал.
Имеет на счету с десяток дуэлей, да еще не про все известно. Может и без дуэли
череп раскроить. Например, в семьдесят втором на нижегородской ярмарке
повздорил за картами с купцом Свищовым, да и выкинул бородатого в окно. Со
второго этажа. Купчина расшибся, месяц без языка лежал, только мычал. А графу
ничего, выкрутился. Имеет влиятельных родственников в сферах. Это что
такое? — как обычно, без перехода спросил Иван Францевич, кладя на стол
колоду игральных карт.
— Карты, — удивился Фандорин.
— Играете?
— Совсем не играю. Папенька запрещал в руки брать,
говорил, что он наигрался и за себя, и за меня, и за три поколения Фандориных
вперед.
— Жаль, — озаботился Бриллинг. — Без этого
вам у графа делать нечего. Ладно, берите бумагу, записывайте…
Четверть часа спустя Эраст Петрович мог уже без запинки
различить масти и знал, какая карта старше, а какая младше, только с картинками
немного путался — все забывал, кто старше, дама или валет.
— Вы безнадежны, — резюмировал шеф. — Но это
нестрашно. В преферанс и прочие умственные игры у графа все равно не играют.
Там любят самый примитив, чтоб побыстрее и денег побольше. Агенты доносят, что
Зуров предпочитает штосс, причем упрощенный. Объясняю правила. Тот, кто сдает
карты, называется банкомет. Второй — понтер. У того и у другого своя колода.
Понтер выбирает из своей колоды карту — скажем, девятку. Кладет себе рубашкой
кверху.
— Рубашка — это узор на обороте? — уточнил
Фандорин.
