— Ну, разумеется. И что же вы теперь, новоиспеченный
вдовец? К моей сестре руки просить приехали? То есть не поездкой на воды будете
соблазнять, а самым что ни на есть законным браком?
Улыбнулся и Свидригайлов.
— Не настолько я глуп и характер Авдотьи Романовны
знаю. К тому же она ведь обручена? Не думаю, что господин Лужин в качестве мужа
так уж предпочтительнее меня, но это так, a propos, ибо не моего ума дело…
Уверяю вас, что не намерен мешать матримониальным планам вашей сестрицы, да и
шансов не имею. Настолько далек от сей мысли, что вскорости думаю сочетаться
браком с некоей юной и обворожительной девицей. Уж и согласие получил… —
По лицу Аркадия Ивановича промелькнула тень странной, жестокой улыбки. — А
что, Авдотья Романовна с вами обо мне много говорила?
— Не обольщайтесь. Весь рассказ не занял пяти минут и
не заключал ничего для вас лестного. Сразу за тем про жениха ее заговорили.
Правда, тут еще короче вышло…
Раскольников перешел вдруг от насмешливости к раздражению:
— Сделайте одолжение, позвольте вас просить поскорее
объясниться и сообщить мне, почему вы удостоили меня чести вашего посещения… и…
и… я тороплюсь, мне некогда, я хочу со двора идти…
— С величайшим удовольствием. Прибыв сюда и решившись
теперь предпринять некоторый… вояж, я пожелал сделать необходимые
предварительные распоряжения. Дети мои остались у тетки; они богаты, а я им
лично не надобен. Да и какой я отец! Перед вояжем, я хочу с господином Лужиным
покончить. Так сказать, избавить Авдотью Романовну от необходимости идти на
такую жертву… ради дорогих ей людей.
Лицо Родиона Романовича дернулось, но он ничего не сказал.
— Я желаю теперь повидаться с Авдотьей Романовной,
через ваше посредство, — продолжил Свидригайлов. — Испросив у ней
извинения в недавних этих всех неприятностях, я попросил бы позволения
предложить ей десять тысяч рублей.
— Но вы просто сумасшедший! — вскричал
Раскольников, не столько даже рассерженный, сколько удивленный. — Как
смеете вы так говорить!
— Я так и знал, что вы закричите; но, во-первых, я хоть
и небогат, но эти десять тысяч рублей у меня свободны, то есть совершенно,
совершенно мне не надобны. Не примет Авдотья Романовна, так я, пожалуй, еще
глупее их употреблю. Это раз. Второе: совесть моя совершенно покойна; я без
всяких расчетов предлагаю. Верьте не верьте, а впоследствии узнаете и вы, и
Авдотья Романовна. Все в том, что я действительно принес несколько хлопот и
неприятностей многоуважаемой вашей сестрице; стало быть, чувствуя искреннее
раскаяние, сердечно желаю, — не откупиться, не заплатить за неприятности,
а просто-запросто сделать для нее что-нибудь выгодное, на том основании, что не
привилегию же в самом деле взял я делать одно только злое. Ведь если б я,
например, помер и оставил бы эту сумму сестрице вашей по духовному завещанию,
неужели б она и тогда принять отказалась?
— Весьма может быть.
— Во всяком случае, попрошу передать сказанное Авдотье
Романовне. Иначе принужден буду добиваться свидания личного, а стало быть,
беспокоить.
— А если я передам, вы не будете добиваться свидания
личного?
Свидригайлов раздумчиво поглядел в потолок, будто не решил
еще, как поступит в таком случае.
В эту-то минуту затишья в беседе дверь приоткрылась, и в нее
просунулась физиономия Разумихина.
— Ба, да ты не спишь! — воскликнул он, растворяя
створку. — И гость у тебя…
Он с любопытством глядел на Аркадия Ивановича, тот же
отвечал ему взглядом очень неприязненным, даже вызывающим и не сделал ни
малейшей попытки приподняться со стула.
— Это помещик Свидригайлов, — сказал
Раскольников. — Тот самый.
Разумихин тотчас же переменился в лице и воззрился на
Аркадия Ивановича с такой свирепостью, что в комнате положительно запахло
грозой.
— Вот он, мой истинно счастливый соперник, а вовсе даже
не Лужин, — обратился Свидригайлов к Родиону Романовичу, не спуская,
однако глаз с Дмитрия. — Знаете вы это иль нет? Только ничего у него не
получится, я Авдотью Романовну лучше ихнего знаю. Уж коли пообещала, слово
назад не возьмет.
Весь набычившись, Разумихин глухим голосом спросил:
— Что он тут у тебя делает?
— Хочет, чтоб я его с Дуней свел, десять тысяч ей
сулит. — Раскольников с любопытством переводил взгляд с одного на
другого. — Я его за то сумасшедшим обозвал.
— Он не сумасшедший, он подлец! — взревел
Дмитрий. — Я его вон вышибу!
И, бросившись на Свидригайлова, стащил его со стула. Однако
дальше дело не пошло. Сколько Разумихин ни пытался сдвинуть Аркадия Ивановича с
места и подтащить к двери, ничего не выходило, не взирая на всю медвежью силу
студента. Свидригайлов стоял как вкопанный в землю, и плечи его, в которые
вцепился Разумихин, твердостью, пожалуй, не уступили бы железу.
Раскрасневшийся, с выступившими жилами на лбу, Дмитрий,
наконец, опустил руки.
— Вы может быть на кулачки со мной
намереваетесь? — учтиво осведомился Аркадий Иванович. — Не утруждайте
себя. Побить меня можно, но вашей силы, впрочем очень изрядной, на то
недостанет. Я ведь в прошлом карточный шулер, и бит неоднократно, так что
большой опыт имею. Могу с точностью сказать, что таких молодцов, как вы, для
меня понадобится трое, а вот таких, — он кивнул на Родиона
Романовича, — человек восемь, если не девять.
— И вправду здоровый, черт, — пробормотал
сконфуженный Разумихин.
Свидригайлов все тем же тоном продолжил:
— Ну а коли, будучи представителем образованного
сословия, пожелаете разделаться со мной по-благородному, через дуэль, то и
этого вам не посоветую. Семь лет безвылазно в деревне просидел, насобачился по
лесным орехам стрелять, от скуки-то. Вот из этого предмета. — Он вынул и
показал шестизарядный револьвер «лефоше», а затем спрятал обратно в
карман. — Да и что я вам дался? Вы бы лучше Лужина Петра Петровича
удавили, ведь это ему приз достается, не мне.
— Послушайте, петухи, а подите-ка вы оба вон, —
сказал Раскольников, поднимаясь с дивана — Надоели. Да и пора мне.
Он надел свое пальто-балахон, сняв его с гвоздя (другой
верхней одежды нигде видно не было), взял с подоконника кусок черного крепа и
повязал на рукав.
— Подите, подите, — повторил он. — Мне на
поминки надобно.
— К раздавленному чиновнику? — проявил неожиданную
осведомленность Аркадий Иванович. — Я с вами.
Родион Романович удивился:
