Но сейчас Геля была такая несчастная, что ни смущаться, ни
удивляться не могла, а только всхлипнула и сказала, что думала:
— Я жить не хочу.
— Довольно глупое замечание, — пожала плечами
странная артистка (все-таки говорила она не совсем чисто, с акцентом). —
Не нравится — можно попробовать сызнова. Жизнь — она ведь бесконечная. Как вот
эта змейка.
И дотронулась кроваво-красным ногтем до своего кулона…
Впрочем, это отдельная история, которую комкать ни в коем
случае нельзя. Расскажем как-нибудь в другой раз.
С. 151 — Зиц-Коровин потянулся за одеждой. «Вы же частный
детектив или что-то в этом роде? Я понимаю, вас наняла моя жена».
Как это часто случается с врачами, Марк Донатович женился на
собственной пациентке.
Супруга доктора Марина Васильевна страдала редким и весьма
любопытным с научной точки зрения заболеванием — так называемыми онейроидными
видениями. Люди, подверженные этому удивительному недугу, ведут двойное
существование. В повседневной жизни они более или менее адекватны, но кажутся
несколько вялыми, заторможенными. Происходит это из-за того, что все их эмоции
и духовные силы устремлены в иную, иллюзорную реальность, которая кажется им
настоящей. Некоторое время назад в газетах был описан случай слесаря Т.,
который уверял, что на самом деле он — воин армии Ганнибала, погонщик боевого
слона, и движется через Галлию на Рим, причем описывал такие подробности
карфагенского быта и вооружения, что историки только диву давались. Для снов
или галлюцинаций эти сведения были слишком точны и подробны.
Марина Васильевна уверяла, что в иной реальности она — койя,
то есть жена великого инки и главная жрица Храма Луны. Каждый вечер она
описывала Марку Донатовичу события, происходящие в городе Куско, где пятьсот
лет назад, до испанского завоевания, находилось святилище лунной богини
Мама-Килья. Иногда жена с легкостью переходила на иное наречие. Специалист по
империи инков, послушав магнитофонную запись, сказал, что, судя по ряду
признаков, это архаичный вариант языка кечуа.
Этот брак для Зиц-Коровина было совмещением очень полезного
с очень приятным.
Во-первых (это если о полезности), доктор аккуратнейше
собирал этот уникальный материал, готовясь со временем произвести сенсацию в
мире науки. Возможно, даже двух наук — психиатрической и исторической.
Приятность же составляли сами рассказы. О канувшей в Лету
«стране Тауантинсуйу» Марина Васильевна рассказывала невероятно увлекательные
вещи. Например, о священном храме, куда непосвященным запрещалось попадать под
страхом лютой смерти. Об интригах при дворе великого инки. О светлокожем
чужаке, спустившемся в долину с той стороны, откуда восходит солнце. Аномальная
и при этом неиссякаемая фантазия супруги порождала такие удивительные истории —
заслушаешься. Зиц-Коровин ощущал себя калифом, слух которого еженощно услаждают
«дозволенные речи» Шахерезады.
Нервировало лишь одно. Иногда Марина Васильевна, вообще-то
дама малонаблюдательная и апатичная, вдруг как бы встряхивалась и, схватив мужа
за плечо, грозно говорила: «Не вздумай мне изменить! Иначе рабы Святилища
вырвут тебе сердце». Тут Марку Донатовичу, конечно, делалось немножко не по
себе.
С. 188 — Ей было поручено заманить Николаса в больницу.
Выходит, Аркадий Сергеевич уже тогда знал о существовании Фандорина. Откуда?
См. примечание к с. 101 тома 1.
С. 201 — Чуть покачнувшись, он подошел к дивану, где
полулежало тело Марка Донатовича.
Наверное, все-таки, следует рассказать про последние минуты
доктора Зиц-Коровина.
— Кого ты изображаешь сегодня? — спросил Марк
Донатович, когда дверь вместо Олега открыло диковинное существо в собачьей
маске и красном кимоно. — Войти можно?
Пациент молча посторонился.
С жизнерадостной улыбкой (а у самого в кармане палец на
тревожной кнопке) главврач вошел в «палату» и поежился. Ему всегда делалось не
по себе в этом нелепом помещении, набитом мудреной техникой и детскими
игрушками. Наверное, предчувствовал что-то, на уровне подсознания.
— Слушай, — легким тоном начал Коровин,
оборачиваясь к ряженому. — Что мне в голову пришло. Вот ты плохо спишь. А
если тебе сделать укольчик сомналгина? Новейшее средство, совершенно
безопасное. Только что из Англии прислали.
По дороге сюда, в процедурной, он захватил заряженный шприц
— разумеется, не со снотворным, а с особым препаратом, временно подавляющим
волю. Необходимейшее средство, если нужно получить откровенные ответы от
трудного пациента. Жаль, к покойному Морозову нельзя было применить — сердчишко
не выдержало бы.
— Ну как, уколемся? Ночью будешь спать, как
младенец, — прожурчал Коровин и мысленно прибавил: «Сейчас, голубчик, ты
мне всю правду расскажешь».
Из-под песьей маски на него смотрели два немигающих глаза.
— Хорошо. Только сначала я вам один коан расскажу. В
книжке недавно прочитал.
— Что расскажешь? — не расслышал Марк Донатович.
— Коан. Дзэнский. Вы присядьте пока. Олег показал на
диван. Сам сел напротив, на краешек стола. Его руки были спрятаны в рукава
кимоно.
— Перед тем как присоединиться к сонму бодхисатв,
учитель Нонсэн говорил с учениками, сам еще не зная, что эта беседа последняя.
«Что нужно сделать, дабы лучше видеть?» — спросил Нонсэн.
«Выколоть себе глаза», — ответил первый ученик Сёдзю.
Учитель наградил его цветком лотоса.
«Что нужно сделать, дабы лучше слышать?» — тогда вопросил
он.
«Заткнуть уши», — быстро сказал второй ученик Сондзю и
получил удар бамбуковой палкой.
Сёдзю же без единого слова упал в траву и слился с землей.
Нонсэн снова дал ему цветок и задал последний вопрос:
«Человек съел плод, внутри которого зародыш проказы. Кто
кого съел?»
Сондзю не осмелился открыть рот, а Сёдзю, заплакав, молвил:
«Учитель, тебе настало время примкнуть к сонму бодхисатв».
— Ну и в чем тут соль? — пожал плечами
Зиц-Коровин.
Внимание! Это еще не все!
ЗАГАДКА П. П. П. РАЗГАДАНА!
У магистра истории Николаса Фандорина не хватило
сообразительности разгадать стихотворную загадку, заданную Ф. Б. Морозовым.
Работники «ОЛМИ-ПРЕСС» решили выйти на след «перстня Порфирия Петровича».
Лучшие умы издательство бились над этим кодом не один день, и в конце концов
его расшифровали!
Мы воспользовались указаниями, содержащимися в
четверостишии:
