Тогда в голову магистру пришла спасительная идея. Ты всегда
гордился своей фантазией. Выдумай что-нибудь. Не про Алтын, а про какую-нибудь
пышнотелую блондинку. Саша опять слушать не станет, заткнет уши. А на депутата
с его воцерковленным охранником наплевать.
— Только не вздумайте мне врать, — предупредил
Филипп Борисович. — Почувствую. Фотокарточка жены с собой? У такого, как
вы, обязательно должна быть. Положите на тумбочку, чтоб я видел. Рассказывайте,
рассказывайте быстрее! То есть быстрее начинайте, а рассказывайте-то не быстро!
Фотография Алтын у Николаса с собой действительно была, но
доставать ее он не стал. Понял, что этого не сможет. Ни ради Саши, ни ради
спасения человечества.
— Папа, не мучай Николая Александровича, —
раздался сзади голос Саши. — Он в прошлый раз рассказывал. Теперь моя
очередь.
Девочка была бледна, но казалась совершенно спокойной.
— Про девичьи грезы и шаловливые ручки? — оживился
больной. — Давай!
— Не про ручки. Я давно не девушка, ты ошибся. Могу
рассказать, как это случилось.
Лицо ее было совершенно бесстрастно. Голос тихий, вялый.
Морозов аж заизвивался в своих ремнях.
— Когда ж ты успела, тихоня? А я и прозевал, старый
болван!
— Помнишь, в позапрошлом году Илюша на первое мая
сильно заболел и дома совсем денег не было? Я еще на улице 300 долларов нашла,
и Антонина Васильевна в церковь ходила — Бога благодарить, свечку ставить?
Обманула я вас тогда. Я в газете рекламу нашла. Фирма «Первая любовь».
«Неопытные девушки для солидных господ. Дорого». Сходила и заработала.
У Ники перехватило дыхание — прежде всего от этого
невыносимо спокойного голоса. А папочке хоть бы что.
— Умница! Золотое сердечко! — завопил он. —
Обожаю про дефлорацию! Честную оплату гарантирую! Я же вчера вас не надул? Не
надую и сегодня. Только поподробней, люлечка, ничего не упускай!
— Хорошо. — Саша прищурилась, как бы
вспоминая. — Я с самого начала, по порядку.
Фандорин сделал порывистое движение, но девочка едва заметно
качнула головой: не мешайте.
Он отошел, безвольно опустился на стул. А Саша Морозова
приступила к рассказу.
Про дефлорацию
Сначала я позвонила. По объявлению. Говорю, это фирма
«Первая любовь»? Вам девственницы нужны? Меня спрашивают, вы точно
девственница? Я говорю, да. Вы не думайте, говорят, у нас свой гинеколог,
проверим. Я говорю, хорошо. Ну приезжайте, говорят. Адрес дали, какой-то
переулок около площади Маяковского. Точно не помню, все-таки два года прошло. Я
приехала. Врач меня посмотрел. Говорит, всё в порядке. Тогда меня женщина,
которая у них менеджер, спрашивает: а тебе сколько лет? Я говорю, шестнадцать —
мне тогда шестнадцать было. Она говорит: а выглядишь на тринадцать, может тебя,
по программе «Лолита» запустить. Работы столько же, а такса пятьсот. Я говорю,
хорошо, запускайте. Она говорит: повернись-ка. Стала меня вертеть, щупать. Нет,
говорит, по «Лолите» не получится, поздновато уже. Пойдешь по стандартной, за
триста. Иди домой, говорит, я тебе позвоню. И в тот же вечер позвонила. Я
Антонине Васильевне сказала, что к Ленке ночевать пойду. Она говорит, иди куда
хочешь. Ей не до меня было, потому что у Илюши температура сорок. А тебя не
было, в Петербург уехал. Я приехала туда, на фирму. Это обычная квартира такая,
только большая. Женщина, которая менеджер, говорит: надень вот это. Там что
было? Гольфы белые, юбка короткая в клеточку, майка с Микки-Маусом. Ах да, еще
лента. Она мне две косички заплела. Менеджер говорит: иди по коридору, вторая
комната направо. Там клиент ждет. Делай, что скажет, потом придешь сюда, получишь
деньги. Я пошла по коридору. Постучала в дверь, там мужской голос, хриплый
такой, спрашивает: «Это кто ко мне пришел?»
— Скучно, скучно рассказываешь! Психологию
давай! — всосав слюну, влез Морозов. — Сердечко сжималось? В низу
живота подъекивало?
Ника вспомнил, как Саша вчера не стала слушать его
эксгибиционистскую историю. А он-то что же — сидит, уши развесил.
— Сердце да, сжималось, — подумав, старательно
ответила Саша. — А про живот ничего такого не помню. Это уже потом болело,
когда…
Здесь Николас опомнился, с силой хлопнул себя ладонями по
ушам и продолжения душераздирающего рассказа не слышал.
Сумасшедший еще что-то выспрашивал, Саша добросовестно
отвечала. Лицо у нее было, как у прилежной, но туповатой ученицы на экзамене.
Она просто делает, что должна, и ей нисколько не стыдно,
дошло до Николаса. Какая девушка! Насколько все-таки женщины лучше нас, мужчин.
Мы заботимся только об одном — как бы себя не уронить, а они в критическую
минуту о себе вообще не думают.
Наконец, Саша замолчала.
Мерзкий старик мечтательно пялился в потолок, с подбородка
свисала нитка слюны.
Кажется, можно было убрать ладони.
— Расчувствовала ты меня, дочь моя. Не столько
физиологическими описаниями, к которым у тебя нет никакого таланта, сколько
благородством. Смотрел на тебя и восхищался, — торжественно произнес
Морозов, но не удержался на высокой ноте. — А смешно он, стервец, с
«Чебурашкой» придумал! Ну-ка расскажи еще разок. Значит, он тебе говорит…
Ника поскорей опять заткнул уши. И сидел так до тех пор,
пока Саша не подала ему знак: пора, началось!
— …Золотце мое! Уважила старика! Да за это я тебе
расскажу все, что только не пожелаешь! И про перстень, и про рукопись! Я тоже
широк. Благородный отец… С чего прикажешь начать?
— С перстня, — быстро сказала Саша. — Его одного,
наверно, хватит, чтоб за все лечение заплатить!
— Слушаюсь и повинуюсь, — торжественно наклонил
голову больной. — С перстня так с перстня.
Местечко найти не просто, так я для себя стишок сочинил.
Чтоб не забыть. Оцени изящество:
«Пять камешков налево полетели.
Четыре — вниз и не достигли цели.
Багрянец камня светит на восход.
Осиротев, он к цели приведет».
Николаса охватило нехорошее предчувствие. Неужто новое
издевательство? Саша, наивная душа, спросила:
— Красивое стихотворение. А как это — «камешки
полетели»?
Филипп Борисович осклабился:
— Вот это тебе и предстоит определить. Увидев, как
разочарованно вытянулось личико Саши, Фандорин решил вмешаться:
