Все это способствовало главным образом и тому неожиданному
случаю, через который теперь меняется, можно сказать, вся судьба наша. Узнай,
милый Родя, что к Дуне посватался жених и что она успела уже дать свое
согласие, о чем и спешу уведомить тебя поскорее. Это Петр Петрович Лужин,
дальний родственник Марфы Петровны, которая многому в этом способствовала.
Начал с того, что через нее изъявил желание с нами познакомиться, был как
следует принят, пил кофе, а на другой же день прислал письмо, в котором весьма
вежливо изъяснил свое предложение и просил скорого и решительного ответа.
Человек он деловой и занятый, и спешит теперь в Петербург, так что дорожит
каждою минутой.
Разумеется, мы сначала были очень поражены, так как все это
произошло слишком скоро и неожиданно. Соображали и раздумывали мы вместе весь
тот день.
Человек он благонадежный и обеспеченный, служит в двух
местах и уже имеет свой капитал. Правда, ему уже сорок пять лет, но он довольно
приятной наружности и еще может нравиться женщинам, да и вообще человек он
весьма солидный и приличный, немного только угрюмый и как бы высокомерный. Он,
например, и мне показался сначала как бы. резким; но ведь это может происходить
именно оттого, что он прямодушный человек, и непременно так. Например, при
втором визите, уже получив согласие, в разговоре он выразился, что уж и прежде,
не зная Дуни, положил взять девушку честную, но без приданого, и непременно
такую, которая уже испытала бедственное положение; потому, как объяснил он, что
муж ничем не должен быть обязан своей жене, а гораздо лучше, если жена считает
мужа за своего благодетеля.
Пред тем, как решиться, Дунечка не спала всю ночь и,
полагая, что я уже сплю, встала с постели и всю ночь ходила взад и вперед по
комнате; наконец стала на колени и долго и горячо молилась пред образом, а
наутро объявила мне, что она решилась.
Я уже упомянула, что Петр Петрович отправляется теперь в
Петербург. У него там большие дела, и он хочет открыть в Петербурге публичную
адвокатскую контору. Таким образом, милый Родя, он и тебе может быть весьма
полезен, даже во всем, и мы с Дуней уже положили, что ты, даже с теперешнего же
дня, мог бы определенно начать свою будущую карьеру. Дуня только и мечтает об
этом. Мы уже рискнули сказать несколько слов на этот счет Петру Петровичу. Он
выразился осторожно и сказал, что, конечно, так как ему без секретаря обойтись
нельзя, то, разумеется, лучше платить жалованье родственнику, чем чужому, если
только тот окажется способным к должности (еще бы ты-то не оказался способен!).
Самое же приятное я приберегла к концу письма: узнай же,
милый друг мой, что, может быть, очень скоро мы сойдемся все вместе опять и
обнимемся все трое после почти трехлетней разлуки!
Уже наверно решено, что я и Дуня выезжаем в Петербург, когда
именно, не знаю, но, во всяком случае, очень, очень скоро, даже, может быть,
через неделю. Все зависит от распоряжений Петра Петровича, который, как только
осмотрится в Петербурге, тотчас же и даст нам знать.
Прощай, или, лучше, до свидания! Обнимаю тебя крепко-крепко
и целую бессчетно.
Твоя до гроба
Пульхерия Раскольникова».
Заодно уж Разумихин взглянул и на конверт. Судя по штампу и
пометке, письмо было получено на почтамте еще неделю назад, однако вручено
адресату лишь позавчера. Дмитрий Прокофьевич хотел кликнуть Настасью, чтобы
выяснить причину такой задержки, но здесь как раз подоспел момент, когда медику
вздумалось поинтересоваться цветом раскольниковских белков. Это-то действие и
вернуло больного в чувство.
Раскольников дернулся, испуганно уставился на протянувшуюся
к его лицу руку и рывком сел на кровати. Ему понадобилось несколько времени,
чтобы прийти в себя, но совсем немного. Не прошло и полуминуты, как Родион
Романович совершенно взял себя в руки и даже усмехнулся.
— А, это ты, — молвил он. —
Благодетельствовать пришел. Да с доктором.
На Зосимова при том не взглянул, лишь брезгливо отстранил от
лица пальцы медика. Тот однако же нисколько не обиделся, а лишь,
многозначительно поглядев на Разумихина, отошел в сторонку и весь последующий
разговор наблюдал в позе стороннего научного наблюдателя, исследующего
состояние больного..
Говорившие, впрочем, тоже про него как бы забыли.
— Уж и в письмо нос сунул! — зло оскалился
Раскольников. — Ты всегда был бесцеремонен. Ну и что думаешь?
— Я думаю, что в письме причина всей твоей
лихорадки, — спокойно заметил на это Дмитрий и, сложив руки на груди,
прислонился спиною к стене. Он понял, что ему лучше молчать — нужно дать
товарищу выговориться.
— Психолог! — фыркнул Родион Романович и схватился
за голову. — Сестра отдает себя на заклание какому-то прямодушному Петру
Петровичу, только чтоб милый Родя мог начать свою карьеру! Что ж они из меня
подлеца-то делают! И сами того не понимают! Да знаешь ли ты, до чего я в эти
два дня…
Он недоговорил, потому что в проеме двери, так и оставшейся
неприкрытой, появилось новое лицо. Это был господин немолодых уже лет,
чопорный, осанистый, с осторожною и брюзгливою физиономией.
Увидев, что все на него уставились, он слегка, с большим
достоинством поклонился и вымолвил:
— Лужин, Петр Петрович. Мне сказали, что в сей комнате
проживает Родион Романович Раскольников. Но может быть, я ошибся?
Глава 8
Новое лицо, да не одно
— Очень кстати, — покачал головой Разумихин,
пристально разглядывая посетителя.
В темной, похожей на гроб каморке Раскольникова сей в высшей
степени респектабельный джентльмен смотрелся совсем не к месту. В одежде его
преобладали цвета светлые и юношественные. На нем был хорошенький летний пиджак
светло-коричневого оттенка, светлые легкие брюки, таковая же жилетка,
батистовый самый легкий галстучек с розовыми полосками, и что всего лучше: все
это было даже к лицу Петру Петровичу. Лицо его, весьма свежее и даже красивое,
и без того казалось моложе своих сорока пяти лет. Темные бакенбарды приятно
осеняли его с обеих сторон, в виде двух котлет, и весьма красиво сгущались
возле светловыбритого блиставшего подбородка.
— Да вы садитесь. — Разумихин показал на один из
стульев. — Я Разумихин, его приятель. А вон сам Родион Романович.
Нездоровится ему. Видите, доктор тут? Так что вы не очень к сердцу принимайте,
что он вам наговорит. А впрочем…
И махнул рукой, потому что ничего хорошего от предстоящего
объяснения не ждал.
Петр Петрович, по-видимому заранее настроившийся играть роль
благодетельного посетителя трущоб, ничего этого не предчувствовал и пока лишь
испытал легкую неловкость от устремленного на него сверкающего взора
Раскольникова, однако отнес эту странность на счет упомянутого нездоровья.
