Получилось не очень вежливо, Николас даже смутился. Но
Сивуха, кажется, не обиделся.
— Да, в свое время я создал этот медицинский центр ради
сына. В основе благотворительности всегда лежит личная мотивация, без этого не
бывает. Вот и мне, как говорится, nihil humanum.
[4]
Судя по этим
словам, человек он был неглупый и, похоже, с образованием — для депутата
редкость.
— Папа, я устал! Можно я пойду к себе?
Оставив доктора, к ним приближался «мальчик-гений». На вид
ему было лет пятнадцать, тонкий голос еще не начал ломаться.
Охранник двигался, отстав на два шага, из чего следовало,
что приставлен он не к депутату, а к отпрыску.
— Вы кто? — с подростковой непосредственностью
спросил отпрыск, рассматривая Николаса.
— Меня зовут Николай Александрович. А вас?
Фандорин нарочно обратился на «вы» — в переходном возрасте
мальчикам очень хочется, чтобы их воспринимали как взрослых.
— Олег. Сколько вам лет?
Все-таки он совсем еще ребенок, подумал Николас и, чуть
улыбнувшись, ответил.
Олег смотрел на него и молчал, в холодных голубых глазах не
было ничего детского. Улыбка сама собой сползла с Никиного лица.
— Вы ошибаетесь, — задумчиво проговорил
Олег. — Вам никак не больше тринадцати. Я бы дал одиннадцать-двенадцать. В
общем, поздний предпубертат.
Фандорин удивился — не столько странному заявлению, сколько
тому, что мальчик знает такое мудреное слово.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил подошедший
доктор Зиц.
Олег не повернул головы — он обращался исключительно к
Николасу:
— Я умею видеть настоящий возраст мужчины. У женщин
по-другому. Они с годами меняются. Внутренне. Сначала девочка, потом девушка,
потом женщина, потом старуха. Если перевести на язык семейного
позиционирования, дочь — жена — мать — бабушка. Это связано с деторождением и
меноциклом.
Ника слушал с все возрастающим изумлением, а странный
мальчик по-прежнему вел себя так, словно кроме них двоих здесь никого не было.
— Но мужчина запрограммирован на один возраст. И
внутренне почти не изменяется. Вот папе по паспорту пятьдесят, а на самом деле
двадцать пять. Он всё рвется в вожаки стаи, всё норовит побольше самок
затоптать и пошире территорию пометить. Таким был, таким и останется.
Поразительно, но папу-депутата эта дефиниция нисколько не
шокировала. Наоборот, он поглядел на окружающих с горделивой улыбкой — мол,
видите, какой он у меня гениальный?
— Или взять вас. Вы говорите, вам сорок пять, а я вижу:
предпубертат, канун полового созревания. Всё в мушкетеры тянет играть. И до
самой смерти не наиграетесь. Такая уж в вас заложена программа.
А ведь маленький паршивец прав, подумалось вдруг Нике. Я в
самом деле часто чувствую себя двенадцатилетним среди людей взрослых и зрелых.
— Ну, а мне сколько лет? — поинтересовался Марк
Донатович.
Олег, не повернувшись, обронил:
— Семь. Вы еще не вышли из возраста младенческой
жестокости. И никогда не выйдете. Правда, любопытно смотреть, как поведет себя
стрекозка, если ей оторвать крылышки?
Доктор засмеялся.
— Олег, вы сами-то какого возраста? — спросил
Ника.
— При моем диагнозе? — Паренек делано
рассмеялся. — Весьма преклонного.
Нике внезапно сделалось ужасно жалко ершистого акселерата.
Что же у него за диагноз такой? От чего его здесь лечат? Не от гениальности же,
в самом деле? Хотя, безусловно, мальчик очень умен, начитан и не по годам
развит.
— Пойдем, папа. Я придумал одну штуку, хочу тебе
показать.
Больше Олег на Фандорина не смотрел, будто уже вычислил эту
неизвестную величину и утратил к ней всякий интерес.
Только, когда троица уже уходила по коридору, удивительный
мальчик на секунду обернулся и посмотрел на Николаса как-то по-особенному.
Будто с безмолвным предостережением.
— Он что, в самом деле гений? — спросил Фандорин,
когда папа, сын и охранник скрылись за поворотом. — Господин Сивуха так
сказал.
Марк Донатович покривился.
— М-да. Случай очень непростой. Больше десяти лет
работаю с Олегом. Он здесь, можно сказать, пол-жизни проводит. Лечение сложное,
многоэтапное… Насчет гения Аркадий Сергеевич, как свойственно родителям,
преувеличивает, но молодой человек, действительно, обладает незаурядными
способностями. Мог бы стать талантливым изобретателем — если бы не тратил время
на всякую ерунду. Ведь что такое талант? — оживился Зиц, очевидно, садясь
на любимого конька. — Та же физиологическая дисфункция мозга, связанная
опять-таки с нарушением гормонального баланса. Вот у Морозова произошла
недопоставка серотонина. А у Олега — врожденная проблема со стероидами. Как бы
вам проще объяснить? Недоразвитие одного участка мозга компенсируется
гипертрофированным развитием другого участка. На это и нацелена стратегия моего
лечения: восстановить равновесие.
— Загасить талант, что ли? — спросила Валя. —
Типа: станет потупее, и гормоны устаканятся?
Зиц засмеялся.
— Не совсем так, Валечка. Если вас интересуют вопросы
гормональной деятельности, я с удовольствием устрою для вас небольшой экскурс.
Может быть, заглянете ко мне, чуть позже? Я покажу вам свои разработки. Это
очень интересно, поверьте.
— Могу себе представить, — до предела распахнула
ресницы Валя.
Эскалации флирта помешала Саша Морозова.
— Марк Донатович, пойдемте уже к папе, а? —
напряженным голосом произнесла она.
Во взгляде девушки, устремленном на дверь палаты, читались
тоска и ужас.
Такое Фандорин прежде видел только в кино.
Посередине большой белой комнаты стояла белая кровать. На
ней, пристегнутый белыми ремнями, в белом кожаном наморднике лежал доктор
филологических наук Морозов. Даже его перебинтованная голова была прикреплена к
изголовью особым ремнем. Мужчина скосил на вошедших глаза — их белки сверкнули
диким, синеватым блеском.
Рядом на стуле сидел здоровенный детина в халате. На поясе у
него висела не то резиновая дубинка, не то электрошокер — потрясенный зрелищем,
Николас толком не разглядел.
Ступив через порог, Саша немедленно, в ту же секунду, начала
всхлипывать. И ее можно было понять…
