Это был высокий, полный человек с прямыми седыми волосами, в
очках и с большим золотым перстнем на припухшем от жира пальце. Весь он был
какой-то широкий, избыточный, и всё на нем было широкое — щегольский халат
(оказывается, и докторский халат бывает щегольским), белые брюки, удобные
плоские туфли. Движения больших рук были размашисты, голос раскатист и
барственен. Но больше всего поражали ярко-синие, очень молодые глаза, странно
смотревшиеся на морщинистом лице.
Без интереса скользнув по Саше и на несколько секунд задержавшись
на Николасе, мальчишеские глаза седовласого доктора остановились на Вале,
сверкнули искорками и с этого момента глядели на нее почти неотрывно. Да и
говорил Марк Донатович, главным образом адресуясь к эффектной фандоринской
секретарше.
Валя, конечно, рада стараться: ноги сдвинула, руки
пристроила на коленях, глазки целомудренно опущены, но время от времени
прицельно постреливают по объекту из-под длинных ресниц.
— Вы супруга Николая Александровича? — вот первое,
чем поинтересовался Зиц.
— Нет-нет, — проворковала Валя, кокетка. — Мы
коллеги по работе, и еще я дружу с его женой.
Приятнейше ей улыбнувшись, врач ненадолго одарил вниманием
Сашу:
— Деточка, я знаю, какой ты перенесла шок. Но не надо
устраивать из случившегося трагедию. Как говорили в древности у нас на Руси,
твой папа «впал в изумление», то есть выпал из ума. Помнишь, как у Высоцкого:
«Он то плакал, то смеялся, то щетинился, как еж. Он над нами издевался — ну
сумасшедший, что возьмешь?»
— Папа не сумасшедший! — надорванным голосом выкрикнула
девочка.
— Ну конечно. Это просто последствие травмы. Уверен —
временное. Я обязательно его вылечу.
Зиц успокаивающе похлопал Сашу по руке, но смотрел уже снова
на Валю.
— Скажу без ложной скромности: специалистов моего
уровня по физиологии мозга в мире двое-трое, ну максимум четверо. И ни у одного
из них нет моей генеалогии, а в нашей профессии это очень, очень важно. По отцу
я происхожу из Коровиных, это четыре поколения психиатров. А мой прадед по
матери — и вовсе академик Зиц, тот самый, великий нейрофизиолог. Вот почему у
меня двойная фамилия, и «Зиц» в ней стоит на первом месте, так договорились
между собой мои родители. Между прочим, «Марком» они меня назвали в честь
императора Марка-Аврелия, это вам тоже не комар чихнул.
Марк Донатович усмехнулся Вале, как бы иронизируя над
собственной похвальбой. Общий эффект получился такой, какой надо: и
впечатляюще, и обаятельно.
Было видно, что главврач обожает распускать перья перед
красивыми женщинами, поэтому Ника решил повернуть разговор в более деловое
русло:
— Скажите, что за диагноз у Сашиного отца? Сама она не
смогла нам объяснить.
— Еще бы. Пойдемте в палату. Расскажу по дороге.
Отвлеченный от созерцания Вали, Зиц сразу стал сама
деловитость. Взглянул на свой «роллекс», вскочил, заторопился.
— Ты, деточка, можешь подождать здесь, — сказал он
Саше. — Я понимаю, это тяжело.
Та, побледнев, покачала головой.
— Нет, я с вами.
Первый раз Марк Донатович остановился в кабинетике
секретарши (которая, очевидно, уже успела поговорить с Лондоном и упорхнула).
Поднял палец и сказал:
— Начнем с того, что последствия всякой Си-И-Ти, то
есть cranioencephalic trauma — черепно-мозговой травмы, непредсказуемы и
чреваты непредсказуемыми осложнениями. Человеческий мозг — система тонкая,
таинственная, постоянно ставящая нас в тупик. Да что же вы встали? Пойдемте.
По ходу объяснения эта сцена повторялась неоднократно.
Доктор останавливался в коридоре, на ступеньках, на лестничной площадке, снова
в коридоре, выдавал очередную порцию сведений и удивлялся — что это слушатели
стоят, когда нужно торопиться.
Понимать его речь, изобиловавшую аббревиатурами, по
преимуществу англоязычными, было непросто — даже носителю языка Николасу, не
говоря уж об остальных. Суть же сводилась к следующему.
От сильного удара в мозгу больного нарушилось нормальное
кровообращение, что полностью изменило установившиеся психофизические параметры
поведения. Этот тип посттравматической дисфункции носит общее название «Organic
Aggressive Syndrome» — «Органический агрессивный синдром», причем в случае
пациента Морозова стопроцентно прослеживается симптоматика редчайшей
разновидности OAS, так называемого Kusoyama Syndrome, Синдрома Кусоямы.
Психиатрический диагноз подтверждается результатами SPECT, Однофотонной
эмиссионной компьютерной томографии. В обоих полушариях имеются выраженные
гипокаптуры. Почти не вызывает сомнений, что серьезно нарушен серотонергический
баланс, в связи с чем возникли кардинальные личностные изменения. Проводимый
курс лечения предполагает фармакологическую компенсацию 5-эй-ти-нейротрансмиссии,
однако пока положительный результат не прослеживается. Должен произойти
качественный скачок, который восстановит нормальное кровообращение, а также
белковый и гормональный баланс.
Дослушав всю эту муть, Фандорин спросил:
— Он что, от удара сошел с ума? Тронулся рассудком?
Марк Донатович с сожалением посмотрел на него. Вздохнул.
— Нет, с ума Морозов не сошел. В том смысле, что
способности к рациональному мышлению он не утратил. «Тронулся рассудком» —
определение крайне некорректное, но более верное. Видите ли, патологическое
состояние, известное как Синдром Кусоямы, пока очень мало изучено медициной, а
в столь острой форме вообще регистрируется впервые. Это интереснейший феномен!
Такая удача! — Врач поперхнулся, поглядев на дочь больного. — Я имею
в виду, в научном смысле.
— Да что за Кусояма такая? — нетерпеливо спросила
Валя. — Вы по-нормальному, по-человечески объяснить можете?
Оказалось — может. Во всяком случае, если попросит красивая
женщина.
— Если упрощенно, человек становится своей полной
противоположностью. В ментальном и нравственном смысле. Инстинкты и комплексы,
которые пациент все шестьдесят лет жизни подавлял усилием воли, сознания,
воспитания, вырвались на поверхность. То же, что составляло приоритетные и
обыденные интересы, утратило всякую ценность. Жертва синдрома, впервые
описанного профессором Кусоямой, так сказать, сжигает всё, чему поклонялась, и
поклоняется всему, что сжигала. Человек как бы превращается в свой негатив —
ну, вроде фотопленки. Что было белым, становится черным. Что было черным,
становится белым. Понимаете?
— Нет, — честно признался Ника и поглядел на Валю.
Та пожала плечами. Саша, тяжко вздыхая, смотрела в пол.
