А папа говорил: ничего, Санечка, мы еще всем нос утрем. Вот
будет у нас много-много денег, мы Илюшу вылечим, и накупим всего. Антонина
Васильевна на эти разговоры сердилась, кричала, так папа мне стал рассказывать,
когда мы вдвоем. Антонина Васильевна хорошая, но ее тоже можно понять. Выходила
за старшего научного, доктора наук, зарплата четыреста рублей с надбавками (это
раньше очень много было), а теперь что? Другие как-то приспособились, а папа
все время и все деньги на Поиск тратил. Вот найду, говорил, рукопись, купим
«мерседес», Илюшу в Швейцарию пошлем, а тебя одену с головы до ног, как
принцессу. Представляете? У нас никогда даже «жигулей» не было, а он —
«мерседес». Ух, как Антонина Васильевна из-за этого «мерседеса» заводилась! А
папа взял и купил. Когда рукопись нашел. Он ведь ее нашел, представляете? И
покупателя нашел, и аванс получил, кучу денег и в придачу «перстень Порфирия
Петровича»… Не слыхали про такой? А мне папа про него столько рассказывал! Это
Федору Михайловичу к 60-летию выпускники Училища правоведения подарить хотели,
деньги собрали по подписке, много. Заказали золотой перстень с бриллиантом в
четыре карата и гравировкой: «Ф.М. ОТ П.П.» — в смысле «Федору Михайловичу от
поклонников-правоведов». Ну а в то же время «от П.П.» — это как бы от
следователя Порфирия Петровича, потому что он ведь тоже Училище правоведения
заканчивал. Жалко, не успели вручить — Федор Михайлович взял и умер. Так вот,
покупатель этот перстень где-то разыскал и папе отдал. Папа ужасно обрадовался.
Мне показал и спрятал куда-то, чтобы Антонина Васильевна продать не заставила.
Хотя наличными папе тоже много дали. Он столько всего накупил! Не только
«мерседес». Антонине Васильевне духов и платьев, себе пиджак с золотыми
пуговицами, «блейзер» называется, линзы контактные вставил — он всегда мечтал.
И мне много всего: одежду, очки солнечне, с лейблом… А я их разбила…
Саша снова горестно посмотрела на сломанные очки, но тут же
просветлела.
— А еще он мне подарил цепочку на щиколотку, с
маленькими бубенчиками, из настоящего золота, девятикаратного.
Она подняла коленку к подбородку и продемонстрировала
щиколотку. Про золото было сказано с такой гордостью, будто речь шла опять о
бриллианте, но уже не в четыре, а в девять каратов.
— «Мерседес» знаете какая машина? Еще лучше вашей. Мы
на нем, правда, только один раз всей семьей успели покататься, в Архангельское.
Сиденья кожаные, мягкие, можно кнопками стекла все опускать, а вот здесь, где
подлокотник…
— Погоди, — оборвал рекламу «Даймлер-Бенца»
Николас, напряженно слушавший сбивчивый рассказ. — Итак, твой папа искал и
нашел рукопись Достоевского. Что это за рукопись?
— Да я толком не знаю. Папа не рассказывал, говорил,
секрет. Он ее спрятал где-то, а сам повез покупателю только начало, в черной
папке. Позавчера это было… Папки специальные купил, для представительности,
ужасно дорогие.
Саша судорожно всхлипнула, из глаз опять полились слезы.
Хотела продолжить, но сразу не получилось.
А Ника, кажется, и сам уже догадывался, что произошло
дальше.
— На него во дворе напал кто-то… Голову проломил, папку
с рукописью забрал… Я вчера весь день в больнице… Папа без сознания. Сегодня
пришла, а он…
И новый взрыв рыданий, таких бурных, что рассказ оборвался.
— Умер, — мрачно констатировал Фандорин. Ах,
Рулет, Рулет, наркоман несчастный, что ты натворил!
Девушка помотала головой.
— Не приходит в себя?
— Нет, прише-ел… — И рыдания еще пуще. Николас
озадаченно смотрел на нее.
— Так что же вы плачете? Из-за пропавшей половины
рукописи?
«Это дело поправимое», хотел сказать он, но Саша снова
отчаянно замотала головой и уже не заплакала — завыла, да так горько, так
обиженно, что Ника вообще перестал что-либо понимать.
— Погодите. Отец живой?
— Живо-ой…
— Почему же вы плачете?
— Живой-то живой… Только это не он…
— Как «не он»?!
— Ой, не спрашивайте больше, не могу я! У-у-у…
И видно было, что действительно не может. Подождал Николас,
дал ей еще немного поплакать.
Долго ждать не пришлось, эта девочка умела брать себя в
руки.
— Сейчас главное — рукопись найти, — сказала она
гнусавым от слез и все же твердым голосом. — А то ни начала, ни конца.
Начало украли, конец папа где-то спрятал. Может, Элеонора Ивановна что-нибудь
знает.
Тут-то Ника ей и выдал.
— Элеонора Ивановна не знает. Зато я знаю. Во всяком
случае, где первая половина.
И рассказал про Рулета — всё, как было. А чтобы Саша не
сомневалась, предъявил исследованную экспертшей страницу.
— Ну, не чудо ли, что мы с вами встретились? —
закончил он с чувством. — Не жалеете теперь, что попали ко мне под колеса?
— Это меня Бог толкнул, — безо всякого надрыва, со
спокойной уверенностью произнесла Саша. — И ангел сулил.
Фандорин ошарашенно посмотрел на нее.
— Какой еще ангел?
— Ко мне приходит. Ну то есть, пока только один раз
приходил. — Саша мечтательно улыбнулась, глядя куда-то вверх и в
сторону. — С золотыми волосами, сияющий.
Э-э, пригляделся к ней Ника, да ты, деточка, кажется, с
придурью. Как говорится, это многое объясняет. Ну и история. По-хорошему
следовало бы идти в милицию, чтобы этого разбойника Рулета арестовали и
рукопись у него отобрали. Но как же тогда будет с Илюшиной операцией? Поступишь
по букве закона — надругаешься над справедливостью. Вечная российская проблема.
— Едем! — сказал он.
— Куда?
— В Саввинский переулок. Это за Плющихой.
Надо вызвонить Валю, без нее разговаривать с обколотым
налетчиком опасно, лихорадочно соображал Фандорин.
Вот тут Саша в первый раз по-настоящему удивилась.
— В Саввинский? А откуда вы знаете, где я живу?
Николас притормозил, уставился на нее.
— Вы тоже живете в Саввинском? Она кивнула.
Что за чертовщина, совпадение за совпадением!
Хотя нет, в данном случае никакой мистики: просто Рулет
присмотрел жертву рядом с домом. Или же напал на первого попавшегося соседа, от
абстинентного остервенения.
