— Ну и как она? Строгая? — боязливо спросила девочка,
опять не сильно удивившись.
У вялых, малокровных созданий реакции и эмоции всегда
какие-то пригашенные, подумал Ника. И здорово ошибся, потому что Саша вдруг
закрыла лицо ладонями и горько, безутешно разрыдалась.
Это потрясение, последствие шока, объяснил себе он,
осторожно поглаживая ее по плечу.
— Ну-ну, — шутливо сказал Николас. — Элеонора
Ивановна, конечно, особа устрашающая, но не до такой степени. Не Баба-Яга, не
съест.
Кажется, подействовало. Саша высморкалась, улыбнулась сквозь
слезы — будто солнышко выглянуло из-за туч, но на одно мгновение, не долее.
— А хоть бы и Баба-Яга. — Острый подбородок
решительно выпятился. — Мне деваться некуда. На нее вся надежда.
И так это было сказано, что Нике сразу шутить расхотелось.
— Что у вас стряслось? — серьезно спросил
он. — И при чем тут Моргунова? Честно говоря, она мне совсем не
понравилась. Малосимпатичная старушка.
Навстречу из переулка въехала машина, пришлось пятиться
задом обратно во двор.
— Моргунова не при чем. Достоевский при чем, —
непонятно объяснила девочка. — Горе у меня. Такое горе…
Снова расплакалась, теперь уже надолго. Больше всего Нику
тронуло, что она ткнулась лбом ему в плечо — как Геля, когда была совсем
маленькая. Он поглаживал странную девушку по волосам, ждал, пока наплачется и начнет
рассказывать — кажется, ей самой этого хотелось.
И она в самом деле заговорила. Рассказ начался невнятно и
сбивчиво, так что Ника почти ничего не понимал, но затем понемногу стало
проясняться.
Про Сашино горе
Понимаете, надо Илюше за клинику платить, второй взнос, и
ужасно много, целых двадцать тысяч… Десять-то папа успел сам внести, а теперь
вот еще двадцать, и как? Потом тоже надо, две проплаты, но это не очень скоро.
В договоре так написано, у швейцарцев с этим строго. А если не заплатить, выпишут
перед следующим этапом. И первые десять тысяч просто пропадут. Евро! У них там
швейцарские франки, но мы через фирму-посредника платим, а у них евро…
Десять тысяч — это они только на обследование потратили, а
лечить еще даже не начинали. Их тоже понять можно, там же дорого всё ужасно.
Оборудование, палата, медикаменты, и зарплаты у всех не то что у нас, нянечка
больше нашего профессора получает… Или, может, у них нет нянечек? Не знаю. У
них в Швейцарии даже медсестры с высшим образованием, есть доктора
медсестринских наук, честное слово, мне папа рассказывал.
Илюша — это мой брат, ему девять лет. У него порок сердца,
врожденный, очень тяжелый. Операция нужна, ее у нас не делают, только в
Швейцарии, в одной клинике. Они вдвоем с Антониной Васильевной поехали, это
мама его, а моя — ну, «мачеха» нехорошее слово — папина жена. Там в клинике
четыре этапа: обследование, первая операция, курс лечения и вторая операция.
Если всё сделать, Илюша задыхаться перестанет, сможет бегать, учиться, как все.
Нормальный будет. И лицо будет не голубое, а как у всех мальчиков. Румяное.
Э, да я ошибся, она красавица, подумал Ника в этом месте
рассказа, увидев, как глаза Саши наполняются сиянием. Просто не сразу
разглядишь, но тем сильнее эффект.
— Так в чем горе? — спросил он участливо. —
Что нет денег на вторую выплату?
Девушка энергично помотала головой. Вытерла слезы.
— Есть. И я их найду. Обязательно найду. Это я сама
придумала у Элеоноры Ивановны Моргуновой спросить, мне про нее папа
рассказывал.
— Что спросить?
— Не говорил ли с ней папа про рукопись. Она же самая
главная специалистка. Наверняка он ей показывал, совета спрашивал.
Николас так и обмер, а Саша огляделась по сторонам и, хотя
они сидели в машине и никого рядом не было, перешла на шепот.
Про Сашино горе (продолжение)
Понимаете, мой папа нашел рукопись. Самого Федора
Михайловича. Представляете?
Это его Господь пожалел. Из-за Илюши. Рукопись очень больших
денег стоит. На лечение хватит, и еще сколько-то останется. Но главное, чтоб на
клинику хватило. Тогда Илюша выздоровеет, и Антонина Васильевна успокоится, не
будет нервничать и ругаться, и всё у нас будет хорошо. Как раньше, до
капитализма.
Мы тогда очень хорошо жили. Я сама не помню, я маленькая
была, но папа рассказывал. Он же доктор наук, у него две диссертации по Федору
Михайловичу. Раньше зарплата была приличная, и в институте продовольственные
заказы. Это когда всякое вкусное задешево выдают, теперь такого не бывает. А
потом папа на Антонине Васильевне женился, потому что моя мама умерла, когда
меня рожала. Вот какой на мне грех ужасный, прямо с рождения. И пришлось папе
снова жениться. И родился Илюша, весь больной. А тут капитализм, и денег совсем
не стало, а на Илюшу много надо…
Я, правда, помогаю, но это не так давно, три года только. Со
старушками больными сижу, то есть сидела, квартиры убирала, за это платят
хорошо. Один раз повезло, устроилась на дачу к одному парализованному дедуле,
целых 30 долларов в сутки. Спать все время хотелось, зато Илюше сок свежий
покупали, витаминные комплексы. А потом пришлось уйти, потому что дедулин сын
стал приставать. Обещал еще столько же приплачивать, если я буду… ну… сами
знаете. Я убежала, даже за последнюю неделю деньги не забрала: Потом стыдно
было. Подумаешь, не убыло бы. Это Антонина Васильевна так сказала, сгоряча. Она
за это после прощения у меня просила, а зря. Права она: эгоистка я.
