Ползя в пробке по Лубянскому проезду, Фандорин сыграл в
любимую игру современного водителя: ткнул наугад в кнопку поиска на приемнике.
Ну-ка, что за рыбка вынырнет из радиоволн? FM-диапазон пошуршал, побулькал,
пару раз бормотнул что-то неразборчивое и вдруг отчетливо произнес вкусным,
вкрадчивым голосом:
— Глупый маленький воробышек даже не догадывался, что
за кустом притаилась большущая, голоднющая кошка…
Детская передача. К чему бы это?
Ника улыбнулся, переключил на девятую кнопку, на которой у
него было «Культрадио» — классическая музыка, поэзия, новости культуры.
Но интеллигентный канал поступил с магистром жестоко — обдал
ледяными брызгами грибоедовского вальса.
ПБОЮЛ Фандорин насупился и радио выключил.
Элеонора Ивановна Моргунова жила в массивном сталинском доме
замысловатой конфигурации, который со стороны Тверской смотрелся весьма
импозантно и даже величественно, но со двора выглядел трущоба трущобой:
маленькие слепые подъезды, ободранные стены, уродливые гаражи-ракушки. С трудом
найдя место для парковки (между двумя помойными баками), Ника покинул свой
ложный «роллс-ройс» и отправился на поиски нужной квартиры.
Домофон не работал, на лестнице пахло плесенью и
картофельными очистками. Если бы не железная решетка лифта, прямо дом
Раскольникова, да и только, подумалось Николасу.
Квартира 39 долго не отзывалась на звонок. Наконец раздалось
шарканье, глазок замигал желтым кошачьим светом, потом потемнел.
Разглядывает, догадался Фандорин и громко сказал:
— Это Николай Александрович. Я вам звонил.
Здравствуйте.
Лязгнуло, створка распахнулась.
В дверях стояла грузная, неряшливая старуха, почему-то в
темных очках, хотя прихожая была освещена очень тускло.
— Ботинки снимайте.
Моргунова развернулась, и, переваливаясь, пошла по длинному
коридору. Ее седой затылок со старомодным пучком и гребнем приходился верзиле
Фандорину не выше верхней пуговицы пиджака. Коридорчик был впечатляющий.
Похоже, в этом доме никогда ничего не выбрасывали. Невзирая на тусклое
освещение, Ника сумел разглядеть подвешенный к стене велосипед (модель
«Украина», 50-е годы, предмет вожделения охотников за винтажем); на
персональном гвозде — шляпку с пластмассовыми вишнями; большое треснувшее
зеркало и допотопный телефон, на круглом циферблате которого кроме цифр имелись
еще и буквы. В углу на круглой тумбочке чернел полуметровый каслинский
Мефистофель, чугунный уродец самой первой, еще дореволюционной волны
индустриального китча.
В комнате, куда хозяйка провела посетителя, было еще чудней.
Тоже темно (горела одна-единственная лампочка под шелковым оранжевым абажуром)
и тесно-тесно заставлено мебелью, не повернешься. Правда, чисто, нигде ни
пылинки. Старушка никогда не бывала замужем, определил Ника. Давно живет одна.
Себя со стороны не видит, поэтому вон дырка на локте и засохший желток на
подбородке, однако следит, чтобы вокруг всё сияло. Не выносит грязи. Потому что
грязь — проявление хаоса и жизни, а тут абсолютная территория смерти. Замок
злой феи.
Фата-Моргана, как он немедленно окрестил про себя толстую
старуху (отлично легло на «fat Morgunova»), повела себя совершенно
по-ведьмински: задрав голову, с минуту разглядывала двухметрового гостя, и за
все это время не произнесла ни слова, только пожевывала губами. Глаз за темными
стеклами Ника не видел. Может, их там и вовсе нет, думал он, терпеливо
пережидая осмотр. Сейчас сдернет очки, а за ними две дыры, в которых клубится
туман, и весь ее колдовской замок растает, а я превращусь в летучую мышь или
крысу.
— Паспорт есть? — сказала наконец
Моргунова. — Я должна быть уверена, что вы тот, за кого себя выдаете. Не
желаю оказаться втянутой в противоправную деятельность.
— Паспорта нет, есть водительские права.
— Давайте.
Ведьма взяла документ, отдернула какую-то плюшевую
занавесочку, и за ней открылся закуток, оснащенный по последнему слову офисной
техники. Большой ксерокс, факс, даже компьютер со сканнером.
— Я гарантирую своим клиентам полную
конфиденциальность, но и к себе требую полного доверия, — сообщила
Элеонора Ивановна, делая ксерокопию фандоринских прав. — Вот, забирайте.
Теперь аванс. Угу. Минутку.
У нее там имелась и машинка для просветам купюр. Ай да фея.
— Хорошо. Теперь давайте рукопись. Можете сесть вон
туда, в кресло, книги только на стол переложите… Как, всего одна
страница? — удивилась она, беря листок.
Включила настольную лампу, сгорбилась, наставила лупу —
однако темных очков так и не сняла.
Пауза затягивалась. Ника нервно ерзал в жестком кресле, ждал
приговора. В общем-то почти не сомневался, что сто долларов и вечер потрачены
зря.
— Хм, почерк похож. Рисунки тоже вполне в духе Федора
Михайловича, — возвестила Элеонора Ивановна и погладила страницу. —
Текст незнакомый. В черновых вариантах «Преступления» такого фрагмента нет.
Возможно, это в самом деле какой-то неизвестный набросок. В одном из висбаденских
писем Федора Михайловича есть некое не вполне ясное упоминание… М-да. —
Она не договорила, задумчиво покачивая лупой. — Если лист подлинный, это
будет событие. Оставляйте. Проверю бумагу, чернила, сделаю подробный
графологический анализ. — Моргунова поднесла страницу к самой лампе,
посмотрела через лупу. — Очень хорошо! Здесь виден отчетливый отпечаток
пальца.
Вот, в углу. Палец был запачкан чернилами, это часто
случалось. Когда перелистывали — оставался след. Фрагментарная дактилограмма
Федора Михайловича у меня есть, по трем пальцам правой руки и боковой
поверхности левой ладони. Двадцать лет назад составила, когда писала
диссертацию «Помарки и кляксы в рукописях Ф. М. Достоевского». Ну поглядим,
поглядим. Заходите завтра. Нет, лучше послезавтра, часа в три. И не забудьте
про двести долларов.
Николас уходил окрыленный и даже оглушенный. В коридоре
долго благодарил, даже попробовал поцеловать старой даме руку.
Руку поцеловать она не дала, а, едва за дылдой закрылась
дверь, зашлась придушенным, злобным хохотом. Если б Фандорин видел, как
экспертша потирает руки, как давится кашлем от хищной радости, он окончательно
уверился бы в ведьминской сущности Элеоноры Ивановны.
Отсмеявшись и откашляв, Фата-Моргана подошла к своему
антикварному телефону, вынула из-под аппарата визитную карточку и набрала
номер.
— Это Моргунова, — сказала она в трубку не
здороваясь (не имела такой привычки). — Еще один объявился. Комедия! Вот
вы торгуетесь, а время уходит.
— Назовите более реалистичную цену, — произнес на
том конце спокойный голос.
