Едва посетитель ушел, Ника сел на телефон — добывать
эксперта по рукописям Достоевского. С литературоведением и писательскими
автографами он никогда в жизни дела не имел, но это магистра нисколько не
смутило. Москва — город специфический. Пришлому, а в особенности иностранному
человеку здесь неуютно, чувствует он себя, как в дремучем лесу. Дорогу найти, и
то непросто — немногочисленные указатели и вывески почти сплошь на туземном
наречии. А если уж чужаку понадобится нечто нетривиальное, чего в «Желтых
страницах» не печатают, совсем беда. Потыркается-потыркается бедолага, поблеет
своим корявым русским языком в равнодушную телефонную трубку, да и останется с
носом. Так ему и надо. Не для него, басурмана, город построен.
Зато если ты здесь свой и все тропки, норы и берлоги знаешь,
то лучше места на земле не сыскать. Добрые товарищи, лесные жители, и научат, и
отведут, и из беды выручат. Косой заяц подскажет, где грибы-ягоды,
лисичка-сестричка поможет договориться с лесником, серый волк доставит, куда
надо, а косолапый медведь обеспечит «крышу».
Миновали времена, когда глупый англичанин Николас Фэндорайн
бродил по здешним чащам ежиком в тумане. Десять лет московской жизни и ремесло
профессионального советчика, сователя носа в чужие дела, научили уму-разуму. В
какие только овраги жизнь не покидала, с кем только не познакомила. Ключевая
пословица москвича: не имей сто рублей (всё равно не деньги), а имей сто
друзей.
Всего через три звонка, пройдя по недлинной цепочке:
знакомый, знакомый знакомого и знакомый знакомого знакомого, Ника вышел на
нужного человека.
Телефонный собеседник номер три, один из ведущих специалистов
по Достоевскому, сообщил следующее:
— Поддельных автографов полным-полно, это целый
подпольный рынок, так что особенно не обольщайтесь. Вы говорите, там
процентщицу убили, а Лизавета осталась жива? Такой редакции «Преступления»
филологическая наука не знает. Какая-нибудь глупая мистификация. — По тону
достоевсковеда было слышно, что он давно привык к пылу несведущих дилетантов и
сообщением нисколько не заинтересовался. — Но, если хотите получить
грамотное заключение быстро, советую обратиться не к нам в институт, где вас
промурыжат полгода, а к Моргуновой.
И рассказал про некую пожилую даму, Элеонору Ивановну
Моргунову, которая всю жизнь занимается именно этим — экспертизой писательских
рукописей девятнадцатого столетия, и прежде всего именно Достоевским. Моргунова
в своем деле ас. Много лет прослужила в ЦЛИ, Центральном литературном архиве,
но несколько лет назад была с позором уволена — попалась на краже чеховских
писем. Уголовное дело возбуждать не стали, чтоб не пятнать репутацию почтенного
научного учреждения. Да и пожалели старуху — решили, что свихнулась от
преклонных лет и маленькой зарплаты. «Впрочем, она всегда до денег жадна
была, — присовокупил достоевсковед. — Не помню случая, чтобы
Моргунова согласилась выполнить какую-нибудь работу внепланово, по-товарищески.
Всегда требовала премию или сверхурочные. Так что если вы ей хорошо заплатите,
сделает заключение в два счета. У нее дома, говорят, целая лаборатория — и
приборы, и необходимые реактивы. Тоже, поди, с рабочего места натаскала, за
столько-то лет. Ну да Бог ей судья».
Четвертый звонок был завершающий — самой Элеоноре Ивановне.
После скептических слов филолога Ника поостыл и с асом литэкспертизы говорил
несколько извиняющимся тоном:
— …Видите ли, ко мне в руки попала одна
рукопись, — приступил он к делу после необходимой преамбулы — упоминания о
рекомендателе и гонораре, — то есть, я, конечно, понимаю, что шансов почти
нет, но, судя по содержанию, это похоже на авторский набросок к роману
«Преступление и наказание»…
Тут экспертша его перебила, хищно хохотнув, и произнесла
нечто загадочное:
— Снова-здорово!
— В каком смысле? — растерялся Фандорин.
— В каком надо, — отрезала Элеонора Ивановна, надо
сказать, особенной политичностью не отличавшаяся. — Ладно. Привозите,
посмотрим. Триста долларов.
— Так много? Но Константин Леонидович» говорил, что это
обойдется в сотню…
Жадная старуха не стала и слушать:
— Вот пускай он вам экспертизу и делает. Столько денег
у Ники не было. Он уже начинал жалеть, что ввязался в эту историю, кажется,
нелепую и бесперспективную.
— Я вам сегодня оставлю аванс, хорошо? Сто
долларов, — сказал он, подумав, что владелец рукописи вполне мог бы
поучаствовать в расходах — в конце концов, это же его собственность.
— Только учтите, — злобно предупредила
Моргунова. — Пока не рассчитаетесь полностью, рукопись назад не отдам.
Платить будете рублями, по курсу Центробанка, плюс три процента за конвертацию.
В тот же вечер, забрав дочку Гелю из театрального кружка,
наскоро накормив ее и даже успев отправить по электронной почте письмо сыну
Ластику, который уехал с классом в Петербург, Ника отправился по указанному
адресу.
Дорога была недальняя, но долгая. Если пешком да по прямой —
минут двадцать. Если же на машине, да в седьмом часу вечера, да по запруженной
Кремлевской набережной, то все сорок.
Когда Николас был помоложе и поангличанистей, он
замечательно передвигался по Москве на роликах, и пробки были ему нипочем. В ту
пору путешествие с Солянки на Тверскую вообще заняло бы минут десять. Но
приспособившись к условиям окружающей среды, Фандорин от прежних привычек
отказался. Британию почитают за хрестоматийный образец консервативности, но
российское общество подвержено условностям в гораздо большей степени. Мужчина
сорока пяти лет, отец семейства, здесь должен вести себя степенно, или, как
говорят на современном телеязе, «серьезно себя позиционировать» — если,
конечно, хочешь, чтобы и окружающие воспринимали тебя серьезно. Ничего не
поделаешь, Россия — страна тяжеловесная. Просто поразительно, как быстро,
бесповоротно, а главное охотно отяжелел и посерьезнел бывший баронет. Обрусел
на все сто. Британское происхождение Николая Александровича на десятом году
московской жизни выдавала лишь некоторая чопорность манер, которую одни клиенты
принимали за рафинированную интеллигентность, а другие за крутые понты. Ну и
еще, конечно, машина, праворульный «ти-экс II». Взбалмошная тетя Синтия,
опасаясь, что племянник окончательно оторвется от корней, прислала подарок:
черное лондонское такси, английский патриотический аналог русской березки. Спасибо,
что не двухэтажный автобус.
Восседая за рулем этого экзотичного для Москвы транспортного
средства, Николас частенько ловил на себе уважительные взгляды соседей по
трафику — метрокэб своим горбатым силуэтом походил на «роллс-ройс».
