В коридорах Дома культуры царила гулкая тишина, вахтерша
дремала на стуле, сложив на груди руки, беспокоить ее я не стала, поднялась на
второй этаж. Дверь одной из комнат была приоткрыта, кто-то наигрывал на
фортепиано знакомый вальс, я прошла мимо, стараясь не шуметь, и на следующей
двери, обитой черным дерматином, увидела табличку «Изостудия», толкнула дверь и
вошла в большую комнату с окном во всю стену. Молодая женщина в голубом
переднике стояла на стремянке и что-то искала на одной из полок металлического
стеллажа. Услышав шаги, она обернулась и спросила с улыбкой:
— Вам кого? — Хороший вопрос.
— Я бы хотела увидеть преподавателя изостудии, —
ответила я и добавила с опозданием:
— Здравствуйте.
— Здравствуйте, — кивнула женщина и не торопясь
спустилась со стремянки. — Я преподаватель. Вообще-то у нас кружок рисования,
изостудия — громко сказано, поселок небольшой, но дети к нам приходят охотно. У
вас мальчик или девочка? Какой возраст?
— Семь лет, — ответила я и протянула фотографию.
— А, Славик, — улыбнулась женщина. — Так вы
его мама? Опять приехали?
— Он посещал изостудию? — боясь поверить в удачу,
спросила я.
— Да. — В лице женщины появилось недоумение, она
подумала и спросила:
— Вы его мама?
— У нас большие проблемы с его отцом.
— Вы хотите сказать… — Женщина опустилась на стул и
кивнула мне. — Вы садитесь, пожалуйста, садитесь… Это что ж, он увез
ребенка без вашего разрешения?
— Да. И я пытаюсь его найти. Когда он был здесь?
— В марте. Он ходил всего три недели, в общей сложности
восемнадцать часов. Но мальчик исключительно талантлив, не обратить на него
внимания было невозможно.
— Он приходил один?
— Не знаю. Нет… по-моему, его ждали в машине, по
крайней мере, один раз я точно видела, как он садился в светлые «Жигули», за
рулем был мужчина. Я подумала: отец.
— А в первый раз он приходил с отцом?
— Нет. Вошел в класс, поздоровался, сел вот тут в
уголке и стал рисовать. Кружок у нас бесплатный, слава богу, пока мы можем себе
это позволить, иначе больше половины детей перестанут приходить…
— Он вам что-нибудь говорил о предстоящем отъезде?
— Нет. Просто больше не пришел.
— Может быть, произошло что-то такое, что заставило его
бросить студию?
— Нет, абсолютно ничего… Отношения с ребятами у него
были хорошие, хотя он держался особняком, у нас общий класс, но дети работают с
педагогом индивидуально, то есть, я хочу сказать, некоторая замкнутость вполне
понятна, особенно если ребенок увлечен рисованием. Славик был самым младшим,
но… знаете, такое чувство возникало, что он совсем взрослый. Умный, талантливый
мальчик. И вдруг перестал посещать кружок. Сначала я решила, что он заболел, а
потом попросила детей сходить к нему домой и узнать, в чем дело. Дети сообщили,
что он уехал. Я, честно сказать, очень расстроилась… и не простился даже.
— Такому поспешному отъезду должно быть объяснение.
Пожалуйста, постарайтесь вспомнить, не произошло ли что-нибудь такое, что
расстроило ребенка, может быть, он что-то вам рассказывал?
— Нет… нет… я прекрасно все помню, он был серьез-ным
мальчиком, но сказать, что чем-то расстроен… нет. — Тут ее взгляд неожиданно
остановился на ворохе газет на столе в дальнем конце комнаты. — А
знаете, — сказала она, — Слава действительно однажды очень
расстроился и ведь как раз в последний свой приход сюда. Незадолго до этого к
нам приходил корреспондент областной газеты Писал статью о том, как нелегко
сейчас приходится таким Домам культуры, как наш, а ведь в поселке это
единственное место… извините. — Она кашлянула и продолжила:
— Так вот, он пришел еще до занятий, смотрел рисунки,
конечно, обратил внимание на работы Славика, хотел сделать несколько
фотографий, как дети занимаются… вы понимаете. Я, конечно, согласилась, но мы
договорились, что фотографировать он будет вот из той комнаты. Если дверь
открыть, все наше помещение как на ладони, а дети будут вести себя естественно.
Детям я ничего говорить не стала, решив сделать им сюрприз. Статья появилась,
мы получили номер, ну и я показала фотографию ребятишкам, точнее, две
фотографии. Одна общая, а на второй Славик и подпись: «Будущий великий
художник». У меня эта газета хранится, я ее вам сейчас покажу. — Женщина
подошла к полкам и стала перекладывать там различные бумаги, продолжая
рассказывать:
— Я так радовалась, а Славик, представьте, нет, то есть
ничего такого он не сказал, а погрустнел как-то и до конца занятий не досидел,
отпросился пораньше. А на следующий день уже не пришел… Вот газета, взгляните.
Снимок был не лучшего качества, да и бумага тоже, но на
фотографии, безусловно, был Ванька, а фотография та же самая, которую принес
мне Леня. Два месяца назад мой сын был жив.
— Вам плохо? — испугалась женщина.
— Нет, — не сразу ответила я. — Спасибо вам.
— Если хотите, возьмите газету с собой, у меня есть еще
одна, дома.
— Спасибо. — Я взяла газету из ее рук и, не
простившись, пошла из комнаты.
«Ванька жив, — стонала и пела душа. — Мой сын
где-то здесь. Господи, хоть бы какой-то след, хоть следочек… хоть что-нибудь…»
Саша с удивлением посмотрел на газету.
— Что это?
— Ванька три недели посещал изостудию. Потом его
фотография появилась в газете, и он исчез.
— Надо же… выходит, мы не зря сюда заехали… — Саша
внимательно рассматривал фотографию в газете. — Это точно твой сын?
— Да…
— Что удалось узнать?
Я пересказала свой разговор с преподавательницей, радуясь и
воодушевляясь все больше и больше.
По дороге в город воодушевления у меня поубавилось и
появились иные мысли.
— Сворачивай к кладбищу, — попросила я Сашу.
— К какому? — удивился он.
— К Чепракову, ведь сейчас там хоронят?
— Да, конечно. Зачем тебе кладбище?
— Хочу кое-что проверить.
Он не стал больше спрашивать и на развилке свернул к
кладбищу.
