— А она к тому моменту долго с собакой гуляла?
— Только вышла.
— Черт.. не везет. Маня, ты должна мне помочь. Мне в
тюрьму никак нельзя. Ты слышишь?
— Слышу, — я с горечью кивнула, прикидывая, могла
Ритка сгоряча огреть Севку битой из-за папиного паспорта? Если, к примеру,
решила, что паспорт укажет путь к сокровищам? — Может, ты мне расскажешь,
как оно все было? — робко осведомилась я.
— А я что делаю? Как я уже сказала, мы здорово
поскандалили и я огрела Севку чайником. Чайником, — выразительно повторила
она, наблюдая за моей реакцией.
— Он же пластмассовый и был без воды, то есть совсем
легкий. Я огрела его чайником, потому что Севка не хотел сознаваться, а чайник
оказался под рукой.
Севка заорал, что убьет меня и глаза у него были совершенно
безумные, мог и взаправду убить. По крайней мере, я поверила и на всякий случай
сбежала.
Выскочила из квартиры, он мне вдогонку что-то орет, а я
бегу, сама не знаю куда, и только в парке, что возле цирка, до меня вдруг
дошло: а с какой такой стати я должна бежать из собственного дома? И я
вернулась. Прихожу, входная дверь заперта, Севки нет, то есть это я так решила,
заглянула в кухню, никого, и убрать за собой… за нами не потрудился. Зову,
молчит, ну, думаю, сбежал.
Решила кофе выпить, а Севка… лежит за барной стойкой и
голова… Господи, — поежилась Ритка. — У меня в мозгах все
перемешалось. Конечно, чайником я его огрела, но по лбу. И чайником никак
человека не убьешь. А тут эта бита, вся в крови. Я ее схватила и бросилась из
дома.
— Зачем? — подождав немного и вместе с Риткой
послушав тишину, спросила я.
— Говорю, в голове у меня все перемешалось, —
сказала она с отчаянием. — Очень я испугалась, просто до смерти.
Запрыгнула в машину и помчалась куда глаза глядят, а когда немного успокоилась,
поняла, что сделала глупость. Теперь никто ни за что не поверит, что не я его
убила.
— Зачем ты взяла биту? — вновь спросила я, Ритка
пожала плечами.
— Сама не знаю. В мозгах замкнуло. Испугалась я очень.
— И потащила ее с собой?
— Ага.
— Где она сейчас?
— Тут неподалеку зарыта. Хочешь на нее взглянуть?
— С ума я сошла что ли?
— Маня, что теперь делать? Скоро утро, придется отсюда
выбираться, а я боюсь. Меня ведь арестуют?
— Я в законах не сильна, — ответила я правду.
— Папа всегда говорил, ментам только попадись на
крючок, всю душу вытрясут.
— Папа говорил не душу, а деньги, — поправила я.
— У меня денег нет, — вздохнула Ритка. — Ты
мне поможешь? — вышло это у нее очень жалостливо.
— Конечно, — растрогалась я. — Только не знаю
как.
— Я бы посоветовал отправиться в милицию, — вдруг
услышали мы совсем рядом.
Ритка во время нашей беседы закурила и открыла окно со своей
стороны окно, в этом окне появилась физиономия Стаса и мы с Риткой в два голоса
выругались:
— Черт… — После чего Ритка посмотрела на меня с
печалью, а я принялась оправдываться:
— Я понятия не имела… честно. Когда я уходила, он спал.
Должно быть притворялся.
Стас между тем устроился на заднем сидении, хлопнул дверью и
заявил:
— Ваша история настолько дурацкая, что вполне может
оказаться правдивой.
— Она правдивая. От первого слова до последнего.
— Значит, вам стоит отправиться к следователю и
надеяться, что правосудие восторжествует.
— А если нет? — усомнилась я. — Если не
восторжествует?
— Такое, к сожалению, тоже бывает. Но всегда надо
надеяться на лучшее.
— Посмотрела бы я, как бы ты надеялся, окажись на моем
месте, — не очень вежливо заметила Ритка. — Ментам лишь бы кого упечь
за решетку. Больно надо им разбираться.
— Значит, предпочитаете уйти в подполье? —
усмехнулся Стас. — Ну-ну…
— Я не могу в подполье, — испугалась Ритка, —
у меня клаустрофобия.
— Это было сказано в переносном смысле. Надеюсь, вы
что-нибудь слышали о героях-подпольщиках?
— Я не хочу иметь с ними ничего общего. И в тюрьму не
хочу. Маня, ты должна мне помочь.
— Между прочим, — глядя на меня, напомнил
Стас, — в уголовном кодексе есть статья за укрывательство преступников и
дачу заведомо ложных показаний.
— Рита вовсе не преступница, — возразила я, —
и не тебе пугать меня уголовным кодексом. Сам совсем недавно уничтожал улики, а
теперь строишь из себя правдолюбца.
— Я не мог позволить любимой девушке…
— А я не могу позволить Ритке сесть в тюрьму, —
отрезала я и в машине на минуту воцарилось молчание.
— Ясно, — наконец изрек Стас, что ему там ясно,
уточнять я не стала. Ритка повернулась к нему и зло спросила:
— Откуда ты взялся, скажи на милость?
— Сейчас или вообще?
— Что это он болтает о любимой девушке? —
насторожилась мачеха, обращаясь ко мне.
— Это у него юмор такой, на самом деле он бабник и
доверять ему может лишь сумасшедшая.
— Ну вот, — всплеснул руками Стас, — одна
ненормальная наболтала по злобе всяких глупостей, а я теперь…
— Выходит, влюблен? — перебила его Ритка. — В
Маню?
— Конечно, в Маню. В кого мне еще влюбляться?
— Тогда докажи.
— Что? — растерялся Стас.
— Свою любовь, естественно. Помоги в трудную минуту. И
вообще, придумай что-нибудь, чтоб спасти меня от тюрьмы .
— Мадам, я влюблен в вашу падчерицу, а отнюдь не в вас…
— Это не имеет значения, — поддержала я
Ритку. — Мы близкие люди и…
— Ясно, — кивнул он, но теперь в его голосе была
печаль. Данное утверждение можно расценить как угодно: ясно, что мы близкие
люди, что ждем от него помощи, вариантов множество, но мы с Риткой не
сговариваясь выбрали вот какой: «ясно, что помогу», и с надеждой уставились на
Стаса. Он был смущен. Поерзал немного, отводя глаза, повздыхал, косясь на нас,
и наконец изрек:
