— Прошу к столу, — медово предложил длинный и я
поняла, что беседовала с ним, такой голос ни с каким другим не спутаешь. —
Как приятно видеть дочь нашего дорогого друга, — продолжил петь длинный, а
я спросила:
— Вы тоже папин друг?
— Да-да, — энергично закивал он, а здоровяк
нахмурился, то ли соглашаясь с данным утверждением, то ли нет, и вдруг заявил:
— Это мой адвокат, Матюшин Богдан Семенович.
Богдан Семенович раскланялся и оба они уставились на Ритку.
— Вдова, — сказала она скромно. — Рада, что
вы нас посетили, — добавила она немного невпопад, потому что
разволновалась. Ритка всегда волновалась, стоило ей вспомнить моего родителя, а
при посторонних ей просто удержу не было, вот и сейчас она промокнула глаза
платочком и закончила:
— Мой дорогой покойный муж очень много о вас
рассказывал.
— Что рассказывал? — насторожился здоровяк, вопрос
поставил Ритку в тупик, уверена, о Севрюгине она услышала сегодня впервые, папа
был не любителем поговорить, а друзей у него сроду не было, если не считать
дяди Вити, с которым они долгие годы работали бок о бок и которого папа
неизменно называл аферистом и жуликом. Но данное обстоятельство Ритку не
смутило, она смогла с честью выйти из положения.
— Много хорошего, — ответила она лаконично.
Здоровяк подумал и согласно кивнул.
— Позвольте выразить соболезнования, — принялся
журчать Богдан Семенович, ухватил Ритку за руку и легонько сжал ее.
— Благодарю. В эту трудную минуту, когда мы остались
без горячо любимого папы и супруга, и буквально без средств к существованию,
забота его друзей для нас особенно ценна.
Оба папиных друга переглянулись, а я ухватила Севрюгина за
руку, встряхнула ее и сказала:
— Я вас вспомнила, вы мне лошадку подарили на день
рождения. Я ее до сих пор храню.
— Лошадку? — обалдел он и тут же добавил:
— Да-да, конечно, лошадку.
Что тут скажешь, форменный жулик. Мы сели за стол и Богдан
Семенович принялся нас угощать.
— Расскажите о постигшем нас несчастье, — попросил
он, когда мы помянули папу. — Как скончался наш друг? Долгая
продолжительная болезнь?
— Нет, — скорбно покачала головой вдова. —
Сгорел. Можно сказать, мгновенно. — И с чувством поведала о папиной
кончине.
Севрюгин внимательно слушал. Маленькие, глубоко посаженные
глазки слегка посверкивали, недоверчиво и сердито.
— В закрытом гробу хоронили? — спросил он весьма
заинтересованно. — Выходит, никакой гарантии, что он там?
Богдан Сменович робко кашлянул, а Севрюгин насупился, Ритка
чуть приоткрыла рот и так посидела с минуту, после чего в глубинах ее сознания
вызрел вопрос:
— Вы думаете, нам кого-то подсунули? О, Господи… то-то
мне так тревожно. И папа дважды являлся, вроде как не в себе и ругал меня на
чем свет стоит. А за что, спрашивается? Похороны были на высшем уровне, венки и
прочая атрибутика стильная, на мне костюм за полторы тысячи баксов, специально
заказывала, папа должен быть доволен… Конечно, если эти жулики положили то, что
у них под рукой оказалось, тогда папино возмущение понятно: на кого попало
такие деньги выкинули. Папа не одобрял пустые траты… Но если нам подсунули
чужого, то где же папа? Лежит неприбранный и на злится меня… Маня, мы срочно
должны решить этот вопрос, — повернулась она ко мне и наконец-то
заткнулась.
— Папа прибыл из-за границы, — напомнила я, —
там у них порядок и если в бумаге стоит папино имя, значит его и положили.
— Чего ж он тогда ругался? — усомнилась Ритка.
— Может ему твои стильные венки не понравились. Или
костюм. Папа был консервативен, а у тебя вырез до самого пупка.
Тут Богдан Семенович кашлянул и мы разом обратили к нему
свои взоры.
— Э-э… вы упомянули, что наш дорогой друг оставил вас
без средств. Как прикажете это понимать?
— Буквально, — вздохнула Ритка и принялась долго и
подробно расписывать наши лишения.
Севрюгин слушал, нервно шевеля руками. Выглядели они, его
руки к слову сказать, забавно. Короткие, широкие ладони, сплошь покрытые
татуировкой. Здесь были гирлянды каких-то экзотических растений, имя Гена,
кинжал, еще буквы, которые никак не складывались в слова, и как апофеоз — череп
с костями на безымянном пальце. Что-то подсказывало мне, что Геннадий Петрович
прошел суровую жизненную школу.
Ручки Богдана Семеновича напротив были тонки, белы и
костлявы, а глазки постоянно слезились. Сначала я думала, что он так убивается
по нашему папе, потом поняла, это какая-то болезнь, вроде конъюнктивита.
Ритка, закончив рассказ о нашей бедности, схватила папиных
друзей за руки и поинтересовалась:
— А вы женаты? — Взгляд ее метнулся от Севрюгина к
Богдану и вновь вернулся к Севрюгину. Тот крякнул и попытался выдернуть руку ,
но не тут то было, Ритка держала ее насмерть.
— Я вдовец, — сообщил Богдан Семенович, —
имею на иждивении троих детей, престарелую мать и сестру-инвалида.
Ритка сразу выпустила его руку.
— Я не женат, — с трудом выговорил Севрюгин и
Ритка вцепилась в его ладонь обеими руками.
— Вам надо жениться, — твердо заявила она. —
Только в браке мужчина может ощущать себя полноценным человеком. Без женской
заботы, внимания, без ласки, наконец, мужчина чахнет… Что-то мне ваш цвет лица
не нравится. Вас печень не беспокоит? Надо показаться врачу, но главное —
диета. Правильное питание — основа здоровья.
— Я прекрасно себя чувствую, — рассердился
Севрюгин.
— Вот и мой дорогой супруг говорил точно так же, —
не без язвительности заметила Ритка, — а теперь мы собрались к нему на
кладбище.
— Да, кстати, нам пора ехать, — напомнила я,
мужчины с готовностью поднялись, Богдан расплатился за угощение, мы вышли на
улицу в сопровождении молодого человека, который дежурил возле двери, и тут
выяснилось, что «мерседес» возле ресторана Севрюгинский. Меня это не удивило, но
на Ритку произвело впечатление.
— Это ваш? — спросила она нервно. —
Шестисотый? Салон кожаный, кондиционер… — Она скороговоркой перечисляла все
достоинства машины, а Севрюгин согласно кивал. Во взгляде его сначала появилось
удивление, затем потрясение, а закончилось все восхищением.
— Вы хорошо в этом разбираетесь, — заметил он,
когда Ритка, наконец, умолкла.
